Гранат и Омела (СИ)

Пока Аурела протирала живот Консуэлы обеззараживающим раствором огнибай листовицы, Авалон думала, что случаи, когда благодаря правильному подбору трав женщины лишались бремени, намного проще. Спустя пару часов сгусток крови оказывался в ведре — никакой мороки, если только не откроется кровотечение. Хотя, конечно, такие выходки остались в прошлом: сейчас ни одна женщина в здравом уме при дворе Каталины Трастамарской не стала бы избавляться от ребенка, даже и нежеланного. Это грозило ей всеобщим осуждением, впрочем, которое можно пережить. А вот презрение Каталины могло стоить положения при дворе. Все помнили, как вспыхнуло лицо королевы, когда одна из ее фрейлин оказалась в неловком положении: она понесла ребенка от оруженосца, не будучи замужем. Авалон даже сейчас предполагала, что Каталина бы закрыла глаза на выходку фрейлины, ведь нравы в столице были разнузданнее, чем во многих других уголках страны, но Селина решила принять настой трав: душицу, крапиву, болотную мяту, спорынью, пижму и иссоп. Авалон лично выносила ведро с тем, что осталось после бремени леди Селины.

Каталина была в ярости. Она изгнала фрейлину из своего общества такими словами, которые не пристало даже знать королевской особе. Весь двор следил за тем, как леди Селина убегает со слезами на глазах. Многие предполагали, что собственная несостоявшаяся беременность королевы так влияет на ее настроение. С тех пор Ауреле запретили смешивать травы для избавления от беременности и давать их кому бы то ни было: от престарелой кухарки до молодой фрейлины.

Аурела прервала поток мыслей Авалон, вручив ей нож: аккуратный, с простой рукоятью, тонким и очень острым лезвием.

— Как и в прошлый раз, — сказала врач и указала на две точки на животе, не касаясь его слегка дрожащими руками.

Именно по этой причине Авалон стала ее помощницей несколько лет назад, после того, как и сама оказалась в этом лазарете. Аурела, будучи выдающимся врачом и умелой ведьмой, стала терять из-за магии стабильность своих рук. Для любой ведьмы, как и для врача, дрожащие руки были хуже смерти на омеловом костре. Ауреле пришлось пренебречь своим же главным правилом: никаких помощников, путающихся под ногами.

Она долго присматривалась к Авалон, пока выхаживала ее после той ужасной ночи, оставившей ей кошмары с запахом дыма и горелой плоти и длинный шрам на внутренней стороне бедра. Потом врач разрешила Авалон посещать ее между часами обучения магии и прислуживания Каталине, чтобы наблюдать за работой. Спустя несколько недель Авалон решилась открыть рот — ее тревожил вопрос, возможно ли унять боль от лунной крови. Получив в ответ не только помощь, но и знания, Авалон стала появляться в лазарете каждую ночь, когда к Ауреле наведывались те, кто не желал, чтобы о его походах узнали. Прячась за ширмой с навостренными ушами, она так разузнала, например, о недугах мужчин и втайне радовалась, когда очередной ловелас забегал за лекарством. Ей казалось, что таким образом Персена помогает своим дочерям, ведь в эту ночь какая-то бедняжка не будет вынуждена смотреть в потолок.

Аурела, несмотря на усиливающийся тремор рук, оставалась в своем царстве непоколебимой и волевой женщиной, к которой Авалон тянуло. Ей хотелось быть, как Аурела: даже утратив самое важное, стабильность, крепкость своих движений, она оставалась непобедимой воительницей в своей обители. И никто, даже суровые мужчины, не относились к ней пренебрежительно или грубо. Более того, ни один мужчина не посмел бы тронуть ее даже пальцем, ведь она спасла многим из них жизни, а иногда — репутацию.

Аурела, помимо всего прочего, еще никогда не позволяла себе задевать Авалон по поводу ее неудачной магии, в отличие от всех остальных придворных. Ей, казалось, вообще нет никакого дела до жизни, что кипит за стенами ее лазарета.

Так Авалон нашла для себя отдушину в помощи Ауреле и даже сама полюбила медицину.

Ухватившись за рукоять покрепче, Авалон оттеснила все свои эмоции и мысли за невидимую преграду — она всегда так делала, когда ей необходимо было сосредоточиться, — и рассекла воспаленную кожу. Черные струйки зазмеились по округлости живота. Чистой тряпицей Аурела подтерла их и одобрительно кивнула. Авалон углубила надрез, ощутив, как напрягается рука. Она сдула внезапно упавшую на глаза прядь и надавила сильнее, пытаясь аккуратно разрезать мышцу. Как вдруг вскрикнула от неожиданности и отдернула левую руку.

— Порезалась, — констатировала Аурела и, схватив ее руку, поднесла ее над полом и облила раствором. Жжение растеклось до предплечья, заставив Авалон стиснуть губы и прошипеть боль сквозь зубы.

— Прости, я спешила, — сказала Авалон, скривившись. — На бегу завязала волосы. Больше такое не повторится.

Аурела, как обычно, предпочла быть немногословной, лишь убрала выбившуюся прядь за ухо Авалон, снова кивнула и указала подбородком на раскрытую рану.

— Нельзя отвлекаться.