Гранд

Мать возлагала вину за такие тяжелые роды на него самого. Она говорила, что он просто не хотел рождаться на свет, чтобы не быть полусиротой. Такое она придумала для себя абсурдное объяснение, руководствуясь ненавистью к его отцу, который существовал в их жизни только в момент зачатия. Никогда потом он не интересовался ни ее судьбой, ни судьбой сына. Энди его никогда не видел, хотя мать искала его отца по всей Польше. И дело было в общем-то не в алиментах. Она его не нашла. Может быть, он умер, может быть – уехал, может быть – изменил фамилию. Анджей хорошо помнил, как однажды в его день рождения, уже после того как он получил аттестат зрелости, неожиданно всплыла тема отца. Все гости уже разошлись, мать сидела за столом, пила вино, иногда из двух бокалов сразу, курила сигарету за сигаретой. Плакала. Говорила об отце Анджея как о ком-то, кого очень любила и любит до сих пор, как говорят о ком-то, кто умер. После этого монолога он понял, почему у него никогда не было и не будет отчима. Мать поведала ему о своем безнадежном одиночестве последних двадцати лет и о бесконечном и безнадежном ожидании, в котором она живет: в годовщину их первого свидания, в свой день рождения, на Рождество, в его день рождения, в Задушки на могиле его матери. Она, видимо, решила, что сын наконец достаточно вырос, чтобы это понять. Она не сказала об отце ни одного плохого слова, только в конце этого необычного, первого и последнего такого разговора, уже сильно пьяная, с ироничной ухмылкой она добавила:

– Он клялся, что никогда не оставит меня одну. Никогда. Так он говорил. И он сдержал слово. Оставил меня с ребенком…

Поэтому с детства Энди лифтов боялся как огня. И здесь, в «Гранде», он тоже сделал все, чтобы на третий этаж не ехать лифтом. Последнее, чего бы ему хотелось, так это признаться Веронике в своей позорной фобии. Она ведь совершенно не вписывалась в тот образ, который он последовательно, с самой первой минуты их знакомства старательно создавал. И до этого момента у него все получалось. Он убедил ее давным-давно, в самом начале их романа, что гостиничные номера на первом этаже самые эксклюзивные и что по-настоящему богатые и важные люди жили и живут в отелях исключительно на первых этажах. Особенно сейчас, в наше небезопасное время, после одиннадцатого сентября. Она ему поверила, как и всегда, и поскольку очень хотела входить в круг важных и богатых людей – не только в его глазах, – она скрупулезно следила за тем, чтобы их номера по мере возможности находились на первом этаже. Ему, таким образом, не приходилось приближаться к лифтам, и он мог не бояться, что она заметит его клаустрофобию.

Однако в сопотском «Гранде» в летние выходные, в пик сезона, на первом этаже не было ни одного свободного номера. Поэтому он в отчаянии вспомнил все, что знал об этом отеле, и придумал эту историческую экскурсию по этажам. Притворяясь, что не замечает усталости и нетерпения Вероники, он останавливался у дверей какого-либо номера или посреди коридора и начинал рассказ. Вот тут, в одном из трех номеров, спал Гитлер. И Кастро, и совсем недавно – Путин, который в 2009-м по официальной версии приехал на торжества по поводу годовщины начала войны, а на самом деле – чтобы на сопотском берегу договориться с Туском, как избавиться от Качиньского, а лучше – от обоих одним махом. А еще – вот тут Мрожек, а там Азнавур, а тут Шакира, а вон в тех апартаментах – Грета Гарбо, а там – Энни Леннокс, а вон там в конце коридора – Кепура, а напротив – Юзеф Циранкевич, может быть – по крайней мере так утверждают злые языки – со своей подругой Иреной Дзедзич, любимицей коммунистического телевидения и не совсем прокоммунистических зрителей.