Гранд-отель «Европа»

Стены были увешаны десятками темных старинных картин в тяжелых позолоченных рамах. По словам Клио, большинство их являли собой произведения генуэзской школы, дополненные считаными работами венецианских и ломбардских художников на религиозные и мифологические сюжеты. Суровый пожилой мужчина оказался портретом предка кисти Ван Дейка. На серванте в серебряной рамке стояла фотография одетой в черное матери Клио, пожимавшей руку папе Иоанну Павлу II. В столовой висели натюрморты и бытовые сцены художников фламандской школы. Посередине лоснящегося дубового стола красовалась бронзовая скульптура лошади.

– Джамболонья, – сказала Клио.

Серебряные подсвечники Вирджилио Фанелли. Коллекция была богаче, чем во многих музеях.

– А что это за полотно?

Я указал на изображение угрюмого молодого человека в библейской одежде, с деревянным посохом, облокотившегося на ветхозаветную скалу. Картина была написана с выразительным применением светотени и, судя по всему, представляла собой большую ценность, поскольку занимала центральное место над камином.

– Наверняка кто-то из учеников Караваджо, – выпалил я наугад. И по-видимому, оказался не так далек от истины, ибо Клио многозначительно улыбнулась.

– Неплохо, – сказала она. – Теоретически ты прав. Только в данном случае картина принадлежит кисти самого мастера.

– Это Караваджо?

– Единственный в Генуе. Иоанн Креститель. Но я убеждена, что это одновременно и автопортрет. Караваджо был одержим Иоанном. Он часто отождествлял себя с ним. Самый интересный пример, пожалуй, – это изображение обезглавливания Иоанна, которое висит в одноименном соборе на Мальте. Караваджо подписал его кровью Иоанна. Написанная красной краской лужа крови плавно перетекает в подпись, сделанную той же красной краской.

– Я хотел бы его увидеть, – сказал я.

– Я тоже никогда не видела оригинал этой работы.