Я был в недоумении. Поспешу признать: если бы он попросил о встрече, я стал бы выкаблучиваться, старательно придумывать обстоятельства, препятствующие встрече или даже делающие ее невозможной, но дело было не в том. По правилам нашей игры, я в конце концов со вздохом уступал его мольбам. Если же он не давал мне возможности отказать ему разок-другой, я чувствовал себя отверженным. И от этого начинал нервничать.
Клио такие вещи понимала. Достаточно было вскользь заметить, что меня удивляет его молчание, как она тут же входила в роль и виртуозно, с изощренной иронией притворялась, что глубоко обеспокоена моей угасающей важностью, меркнущей славой и скрывающим меня от людских глаз, подобно туману, вакуумом анонимности. Она-то любит меня по-прежнему, но честность требует признать: ее родные вряд ли поймут и точно не смирятся с тем, что она связалась со второстепенным поэтом, чьи лучшие годы далеко позади. Друзья наши разбегутся, и мы, нищие и покинутые, но счастливые, будем в лохмотьях коротать дни где-нибудь на задворках мира. А милостыней нам послужат наши губы.
К слову, хорошо, что она не знала обо всем этом раньше, ведь, конечно, ни в коем случае не стала бы позировать обнаженной для стихотворения, если бы уже тогда понимала, что моя карьера, как подстреленная в полете куропатка, вскоре устремится вниз. То стихотворение я, между прочим, так и не сочинил, но беспокоиться об этом теперь не стоит: она уж точно не позволит надломленному перу всеми забытого, выдохшегося бездаря описывать ее тело. Теперь, когда моя публичная роль сыграна, а слава размылась, словно акварель под дождем, мне, пожалуй, не остается ничего другого, как найти работу. Как мне такая мысль? Само собой, я могу рассчитывать на полную поддержку Клио. Может, с моим-то многолетним барным опытом, пусть приобретенным и по другую сторону стойки, я смог бы работать в баре — все же лучше, чем ничего.
В конце концов это мне так надоело, что я взял и позвонил Марко.
Да-да, он действительно собирался мне написать, но потом вспомнил, что мы все равно скоро увидимся в Маастрихте. Да, конечно, он знает о моем приезде. Он уже и контрамарку на спектакль заказал. Ждет с нетерпением. Да, в остальном все в порядке. Нет, насчет субсидии никаких новостей. Кстати, от Греты и правда давненько ничего не слышно. Надо бы ей позвонить. Нет, и с Марко-итальянцем он больше не общался. Тот очень занят фильмом об эскимосских художниках-граффитистах. Точнее, инуитских. Так что все идет своим чередом, да, потихоньку. В последнее время он много думал. И пришел к определенным выводам. Об этом-то он и собирался мне написать. Но возможно, и вправду лучше встретиться лично. Вечером после премьеры у меня, конечно, не будет времени, но можно договориться на следующий день.
Этот разговор оставил странное послевкусие. Если обычно Марко быстро бросался в наступление, пусть не сокрушительное, но настойчивое, как нутрия, атакующая плотину, то теперь, по телефону, он, казалось, ушел в оборону, будто это я жаждал снять документальный фильм, а его останавливали профессиональные сомнения и нехватка времени, не наоборот. Если я и раньше-то не назвал бы Марко человеком энергичным, то сейчас его голос звучал еще тусклее, будто его тяготило что-то, о чем он не хотел мне рассказывать.
— Вообще-то, объяснение может быть только одно, — заключила Клио. — Они взяли другого интервьюера и уже снимают его на Таити и Бора-Бора. И еще не нашли подходящего момента поставить тебя в известность. Футболиста на пенсии или еще кого-нибудь, кто обеспечит им высокие рейтинги. Есть в Нидерландах бывшие звезды футбола? Или у вас с футболом не очень?
Мне тоже показалось странным, что Марко не предложил даже съездить в какую-нибудь бесполезную подготовительную командировку. Раз уж я собирался в Нидерланды, он мог воспользоваться этим, чтобы вынудить меня взять интервью, скажем, у оператора туристических автобусов или хозяина кемпинга. С ним явно что-то творилось, но что — я не понимал.
На следующий день я решил ему написать и сообщить, что в день после премьеры в Маастрихте, на который мы условились, у меня еще останется время на сбор материала. Нет ли у него на этот счет каких-нибудь мыслей? Мысли есть, ответил он, но не уверен, что хорошие. Да и вообще он не хотел меня беспокоить. Речь идет о международном турбюро, специализирующемся на экстремальных приключениях, под названием Xtreme Xperience — «Экстрим Экспириенс». Их штаб-квартира располагается в Нидерландах. В Алмере, если точнее. Но он и сам-то колеблется, а уж мне-то и подавно неохота тащиться в Алмере. Так что лучше бросить эту затею.
Я ответил, что затея, напротив, представляется мне весьма интересной и он обязательно должен договориться с ними о встрече. Хотя бы просто для разговора. Камеру он может оставить дома.