Гранд-отель «Европа»

Сей осторожный вывод поставил нас перед серьезной проблемой. Ведь если предложение нешуточное, над ним нужно задуматься не на шутку. Аргументов «за» было множество. Клио всегда мечтала работать в крупном музее. То, что коллекция еще не сформирована, делало предложение еще более заманчивым. Проводить наступательную и экспансивную политику закупок, имея в распоряжении достаточные средства, вместо того чтобы милостью божией выхлопотать должность в учреждении, расцвет которого далеко позади и которое теперь, в условиях постоянно уменьшающихся субсидий, ведет арьергардные бои за поддержание в приличном состоянии того, что было собрано в лучшие времена, — это по европейским меркам небывалая роскошь. Клио могла стоять у колыбели коллекции, а не у ее смертного одра. Это все равно что служить во Флоренции в эпоху Медичи, вместо того чтобы работать где угодно в Европе сегодня или завтра. О вознаграждении в письме не упоминалось, но, скорее всего, оно превосходило все ожидания. Вдобавок Клио не пришлось бы от многого отказываться. Ее работа в Галерее была приемлемой лишь при отсутствии лучших вариантов. Продление контракта на следующий академический год еще не подтвердили. Через полгода она вполне могла остаться без места.

То были веские преимущества. Объективных недостатков, собственно, и не имелось, если не считать того, что все это казалось очень плохой затеей.

— В крайнем случае поработаешь недолго, — сказал я. — Такой опыт неплохо смотрится в резюме. Найти потом что-нибудь другое будет намного легче.

— Меня, вообще-то, еще не взяли.

— Нет, конечно. Но скажем так: тебя очень настойчиво зовут на собеседование.

— Не знаю, Илья.

— Поговорить-то с ними можно.

— Кажется, я боюсь.

— Поедем вместе, — предложил я. — В Абу-Даби я еще не бывал. Отнесемся к этому как к шутке.

Клио написала, что приедет, и мы забронировали билеты. Как ей и обещали, музей немедленно компенсировал их стоимость. Это была не шутка.

2

Я записываю все так, как оно происходило, не заостряя внимания на внутреннем сопротивлении и неловкости, которые чувствую сейчас, когда пишу. Если говорить честно (а я здесь честен), то надо признать: беспокойство снедало меня и тогда. Анализируя мою тогдашнюю тревогу в профессиональных терминах, можно сказать так: я не люблю внезапные повороты сюжета. Лувр Абу-Даби и наша поездка туда стали для нас полной неожиданностью. До начала этой главы я и не слыхал о существовании этой арабской «стройки века». Я бы с радостью предвосхитил такой оборот событий в предыдущих главах, как следует подготовил и обосновал его. Моя уверенность в сюжете от этого только возросла бы.

Глядя на произошедшее сейчас, когда мне известен конец этой истории, я понимаю, что проблема заключалась как раз в этом: в моей нелюбви к внезапным сюжетным поворотам. Чтобы оценить резкие, неоправданные пируэты повествования, мне недостает гибкости. Это свойство характера, и оправдываться я не пытаюсь. Назовите меня традиционалистом, назовите меня каталептиком, в крайнем случае — суровым и несгибаемым педантом, но факт есть факт: я предпочитаю выстраивать цельную сюжетную линию. Клио была права, упрекнув меня в композиционной ригидности. Однако то, что она снова и снова обвиняла меня в привязанности к прошлому, несправедливо. Я не знаю, как быть с будущим, логичным образом не вытекающим из прошлого. А может, обвинение все же заслуженно и прошлое мне в целом ближе будущего. Я ведь европеец. И теперь могу это признать. Сейчас уже все равно.

Сопротивление, которое ощущаю, описывая этот эпизод, объясняется тем, что, пользуясь возможностью взглянуть на завершенную историю сейчас (сомнительное преимущество), я понимаю: ни о каком внезапном повороте сюжета нет и речи. Зерно всех несчастий было посеяно раньше. Даже на поверхностном уровне логистики этот сюжетный зигзаг был обоснован, подготовлен и предсказуем. И трагедия в том, что дал толчок событиям именно я. Я настоял на переезде в Венецию, я той сказочной ночью на необитаемом острове Пальмария выдвинул идею организовать конгресс и теперь снова убеждал Клио в том, что съездить на собеседование в Абу-Даби не повредит. Так что и в этом отношении я мог назвать себя воспроизводящим прошлое европейцем. Как типичный протагонист традиционной греческой трагедии, я сам был во всем виноват. Я использую термин «протагонист», чтобы избежать слова «герой».

3