При всем при том они гордятся своей работой, стрессом, зарплатой, взятыми в лизинг автомобилями, кабинетами и непреложными костюмами. Это символы статуса. Однако символы наивысшего статуса — это бермуды и шлепки. Если в штаб-квартире транснациональной корпорации кто-то разгуливает в подобном виде, можно с уверенностью сказать, что это крупная шишка. He doesn’t give a fuck[17]
, он может себе это позволить. Он вызывает всеобщее восхищение. Он образец для подражания. Кто не хотел бы зарабатывать миллионы по телефону, сидя на краю бассейна и потягивая коктейль? Вот они и играют эту роль во время отпуска. В течение трех недель, пока босс не дышит им в спину, they don’t give a fuck[18], и они всем вокруг это демонстрируют.Вот только в этом всемирном обмене костюмами утратилось уважение к окружающим. Приличный внешний облик расценивается сегодня как повинность нищего наемного раба. В шоколаде оказывается лишь тот, кто, освободившись от этой повинности, получает право самодовольно и беспрепятственно выставлять напоказ свой гедонизм и эгоизм. Трехнедельный отпуск — это аванс на будущее.
Сообразно новой, глобальной, циничной религии неолиберализма, единственная душеспасительная цель существования человека заключается в том, чтобы зарабатывать как можно больше денег и тратить их в рамках непрекращающейся извращенной мессы потребительства, причем по возможности с минимальным учетом интересов ближнего. Уважение к другим не вписывается в менталитет победителя, которым мы восторгаемся и который насаждаем своим детям. Эгоизм — условие успеха. Предприниматель-альтруист — это плохой предприниматель. Неолиберальное богослужение требует от всех верующих обращения в предпринимателей и максимально продуктивного участия в игре между победителями и побежденными, в которой каждый победитель осознанно выигрывает за чужой счет. Таковы правила игры. Тот, кто выражает полнейшее пренебрежение к миру, без зазрения совести теша свой гедонизм, почитается святым и ставится в пример остальным. Вот что не так с нашим обществом. Вот почему полуголые туристы загрязняют дурновкусием исторические города нашего старого континента.
Вероятно, лучше будет переместить эту последнюю часть моего анализа неолиберализма в другую главу окончательной версии будущей книги. Было бы несправедливо требовать от читателя согласия с моими рассуждениями лишь на основе того, что скверно одетый турист ошибочно принял меня за сотрудника отеля. Но все-таки я прав.
В рамках нашей запланированной миссии посещение сокафедрального собора Святого Иоанна было всего лишь ориентировкой на местности. Мы не ожидали, что давным-давно утерянная картина Караваджо, его фантастический автопортрет в образе Марии Магдалины, будет висеть под другим названием прямо там, в темной часовне, ежедневно посещаемой тысячами туристов. Поиск того, что мы искали, не мог в мгновение ока увенчаться успехом. Мы наобум зашли в несколько церквушек, но и там бесценного холста, увы, не оказалось. Не было его и в городском музее.
— Как это происходит на практике? — спросил я за обедом, состоявшим из водянистого рагу с неким подобием кролика. — Совершение открытия века? Мне просто интересно; в конце концов, это твоя специализация. Может, зайдем в туристический офис? Вдруг им известно, где картина. Может, у них есть рекламный проспект. Это всего лишь предложение. В любом случае, мне кажется, нам нужен более системный подход к нашей затее.
— Это игра, — сказала Клио. — Мы сможем выиграть, только если будем играть.
— Прямо как в любви.
— Нет. Любовь — это не про удачу. Тот, кто любит ради победы или обретения, не в состоянии любить. В игре под названием «Любовь», чтобы не проиграть, нужно трудиться до седьмого пота. Вот почему любовь — не веселая игра. В нее играют только потому, что не успевают передумать.
— Хвалю за цинизм. Как будто сам себя слышу. Откуда вдруг такие мысли?
— Ты как раз не рассуждаешь подобным образом. В этом-то и проблема. Ты слишком влюблен, чтобы быть циничным, но в то же время не понимаешь, что тебе еще нужно научиться работать во благо любви. Единственное, о чем ты цинично высказываешься, — это моя профессия.
— Ты права. Прости.
— Понимаешь?
Чтобы загладить свою вину, я по-быстрому придумал конструктивный план, предложив погуглить на смартфонах места, непосредственно связанные с Мальтийским орденом, и тут же приступил к его выполнению. Она смотрела на меня с жалостью. У нее была мысль получше, как всегда.