Гранд

Екатерина Егоровна, мать Любови, была поваром в звании сержанта в столовой воинской части Красной армии, расквартированной на территории той самой деревни под Красноярском. Когда однажды в этой столовой появился молодой блондин в звании старшего лейтенанта с задорной улыбкой, она, сама не понимая почему, с самого начала стала накладывать ему на тарелку и побольше мяса, и побольше картошки. А на завтрак – побольше хлеба и побольше маргарина. Екатерина попала в эту столовую в деревне под Красноярском путем перевода из столовой воинской части в Архангельске, а Александр перевелся сюда из танковой дивизии в Мурманске. И вот так они встретились. Екатерина по причине доступа к государственной тайне, который распространялся даже на работников кухни и столовой Красной армии, была привязана теперь к армии накрепко, Александр по причине глубоких знаний о танках увяз в государственной тайне еще глубже. И когда они встретились в этой столовой под Красноярском – это вовсе не было судьбой. Это было приказом. На самом деле это было сразу два приказа. Так рассказывала Любови ее мать Екатерина, которую Александр, ее отец, чаще всего называл Катюша или иногда Катюшенька моя.

Через два года после рождения Любови ее родители двумя отдельными приказами из Хабаровска были переведены в Новосибирск, где также было очень много снега и чудовищно холодно. Когда Любови было четыре года, в конце апреля восемьдесят шестого года ее отец получил однажды неожиданный приказ немедленно отбыть в Чернобыль. И оттуда он уже не вернулся. И неизвестно даже, где он похоронен. Ее мать до сих пор не смогла этого узнать. В письме, которое ей лично вручил какой-то генерал из Москвы, было написано, что «старший лейтенант Александр Владимирович Янкелевич до конца своей жизни честно и самоотверженно служил Отчизне и советскому народу, исполняя свой воинский долг». Два месяца спустя Екатерина получила от того же генерала медаль «За отвагу», врученную посмертно ее мужу, а также документ, удостоверяющий «право на пожизненную пенсию в размере последней выплаты».

* * *

Поэтому Любовь не очень-то помнила своего отца. И может быть, поэтому, когда она выросла, она так сильно хотела о нем узнать все, что можно. Он родился в русском Бресте, ныне белорусском, а тогда польском. Роясь в коробках на чердаке, Люба, кроме альбомов с черно-белыми выгоревшими фотографиями, находила польские книги, вырезки из польских газет, граммофонные пластинки с польской музыкой и письма, написанные по-польски ее предкам, – эти письма возвращались из Польши с припиской «адресат не найден». Ей хотелось понимать, что писал ее отец. Ей хотелось понять, что такое эта его Польша. И еще она хотела понять, почему ее мать так эту Польшу ненавидела. Мать говорила, что, если бы не эта Польша отцовская, он бы не погиб. «Это Польша убила моего мужа, твоего отца», – повторяла она. И свято верила, что назначение в Чернобыль ее муж получил только потому, что имел польские корни. «Из всей воинской части в Новосибирске, – утверждала она, – в этот ад, на верную смерть, отправили только двоих: Александра и поляка с Украины». А «поляки всегда русским подножки подставляли и благодарности за подаренную им после войны свободу ни на грош не испытывали, и носы всегда сильно задирали, и знали-то всегда все лучше всех… и отец твой тоже такой был…»

Любовь ей не верила и хотела во всем этом сама разобраться. Поэтому она покупала польские словари, читала сказки на польском языке, смотрела польские фильмы и слушала польское радио. Потом она начала изучать полонистику в Новосибирске. Через год она уже говорила и писала по-польски лучше, чем переводчики. Сразу после учебы она получила государственную стипендию в Кракове. Ничему новому для себя за два месяца там она не научилась. Какой-то бородатый доктор наук мучил их до зубовного скрежета высокопарными и восторженными проповедями о Милоше. Любовь понимала пропагандистское значение Нобеля для жаждущей международного признания Польши, особенно в порыве солидарности 1980 года, но поэзия нобелевского лауреата ее вообще никак не трогала. Русским Милош вообще вряд ли может понравиться. Если бы ей самой пришлось заседать в стокгольмском комитете и обязательно нужно было бы выбрать поляка – Нобеля получил бы Херберт.

Но эта учеба была для нее важна.

В один из длинных выходных их, всех стипендиатов, упаковали в автобус и повезли из Кракова через всю Польшу в Гданьск. Ночевали они в разных местах в Труймясте. Она совершенно случайно оказалась в «Гранде»: кто-то ошибся и зарезервировал слишком мало мест в дешевых пансионатах и хостелах с комнатами на двенадцать коек. Из-за этой ошибки Любовь была вынуждена ночевать с руководителем группы, который в пансионатах, наверно, никогда не останавливался. Идя с утра на завтрак, Любовь случайно увидела объявление о вакансиях. Отелю требовался «обслуживающий персонал». Объявление было написано на трех языках: на польском, русском и английском. Вот этот русский и обратил на себя ее внимание.