Грандиозное приключение

Довольно неясно. Но все равно, когда члены труппы выстроились на сцене и склонялись почтительно, а доктор Парвин, благостно бормоча, складывал пальцы в предательское крестное знамение, Стеллу всю трясло. Она чувствовала: надо либо подойти под их убийственное, показушное благословение, либо уж бежать без оглядки. Просто так стоять и смотреть нельзя. Или — или.

Дядя Вернон ждал ее с ужином. Он набивался провожать ее домой, но она пригрозила, что устроит поджог, если он на километр подойдет к театру. Он держал горшочек в духовке, чтоб не остыл.

— Нет, — сказала она. — Не могу. С твоей стороны очень внимательно, но мне просто в горло ничего не полезет.

Он выключил газ подчеркнуто раздраженным жестом, хоть злости не было в сердце. Будь у него у самого такая насыщенная жизнь, он бы тоже без еды перебился.

— Ах, какое чудо! — сказала она. — Если б только я могла рассказать. Нет, не умею…

Он-то умел, да помалкивал. Она изменилась лицом, с тех пор как Лили не завивала ей волосы. Висели, небрежно так, совсем прямые после дождя. И, между прочим, ей даже шло.

— Когда я возвращалась домой через сквер, — сказала она, — и качались деревья, я была, как Кротик, когда он трусил за Крыси через дикие Леса и ветер нес ему запах родного далекого домика[12].

— Какие такие деревья? — спросил он. — Что еще за леса?

Он уже видел ее такой, когда она утыкалась носом в свои эти поэтические книжки, и еще как-то раз, когда прокрался по лестнице и застукал ее у телефона. Было одно из тех утр, когда раннее солнце, пробив цветное лестничное стекло, янтарным светом затопляло темноту холла. Девчушкины рыжие полосы горели на фоне отсыревших обоев. Она мигом брякнула трубку, наотрез отказалась отвечать на вопрос, с кем говорила, и тогда, как сейчас, был в этих глазах какой-то вызов.

На секунду он увидел ее человеком, не связанным с ним самим, отдельным, иным существом, как вот случайный встречный на улице с лицом, горящим от тайных мыслей. У нее так сияли глаза.

* * *

Прогон в костюмах на другой день прошел как по маслу, и, огласив свои замечания — чуть-чуть затянули паузу в конце третьего акта, перед тем как Олуэн во второй раз открывает сигаретницу, а со своей репликой после слов Роберта насчет того, что он сам выдумал человека, которого любит, она самую малость поторопилась, — Мередит объявил: хватит, хорошенького понемножку. Он боялся, что они заездятся.

Потом, отведя в сторонку Сент-Айвза, он намекнул, что неплохо бы поопекать Дон Алленби.

— Вывел бы ее на часок погулять, что ли, — сказал он. — Тет-а-тет.

— Дотти, конечно, тоже пойдет с нами, — сказал Сент-Айвз.

— Не стоит, — посоветовал Мередит. — Сам знаешь, каковы они, женщины.

И легонько ткнул Сент-Айвза под ребра — мужской разговор.

Пру попросила Стеллу принести из гардеробной черное платье Дотти: подрубочный шов справа смотрелся не совсем так, как надо.

— До чего же дотошная, — вскрикнула Дотти. — Просто клад! — И она пригласила Стеллу на чай у Джорджа Генри Ли через дорогу.

— В таком виде? — Стелла оглядывала свой халат, а Дотти сказала, что одежда не имеет значения, важно внутреннее содержание человека. Несмотря на это, прошло не меньше получаса, пока она спустилась вниз, одетая как картинка: брючный костюм в мелкую полоску и на волосах шелковый белый тюрбан.

Бэбз Осборн, скрючившись над телефоном в закутке консьержа, снова пыталась дозвониться до Станислава.

— Мистер Винек, конечно же, на месте, — крикнула она, стукнула об стену кулаком, отцепились кнопки, списки звонков и адресов закружили по коридору. — Мы специально условились!

— Ты иди-иди, не жди меня, детка, — сказала Дотти. — На мадам снова нашло. Придется откачивать.

Стелла перешла через дорогу и застряла перед витриной, где чванились парадными пиджаками надменные манекены.

В ресторане Джорджа Генри Ли пожилая дама, вся в фиолетовом, пела под струнный квартет „Чай для двоих“ и водила руками по воздуху, будто отгоняла паутину. Когда дошло до слов: „…Разглашать нам не резон, что у нас есть телефон“, из глаз Бэбз Осборн брызнули слезы.

— Всепоглощающая страсть — это такой ужас, — сказала Дотти. — Просто сжирает человека. Никогда не забуду, как я убивалась из-за О'Хары. Дура несчастная. Все меня предупреждали, что он бабник.

— Станислав не такой, — вскинулась Бэбз.

— Ну конечно, конечно, — успокоила ее Дотти. Локоть в стол, подбородок и ладонь, она вся устремилась к Стелле. — Я убеждала себя, что он трагическая фигура, — говорила она. — Не так перед другими грешен, как другие перед ним[13], если ты схватываешь. Так мне легче было пережить, что он меня бросил. Ты понимаешь, да? У него перед войной была серьезная связь с одной девушкой, и она от него забеременела. Сам — мальчишка только-только из театрального училища, ну и перепугался до смерти, а когда набрался храбрости, вернулся, чтоб поступить с нею по-человечески, она исчезла. Скрылась под чужим именем, ищи ветра в поле. Думала — вот, помогу забыть. Господи, как можно ошибаться! — И подбородок совсем утонул в ладони.