Грандиозное приключение

Он держал у себя на столике фотографию, штемпелеванную кофейными кругами: человек в профиль, на мотоцикле. В углу чернилами: „Милому Фредди с любовью. О'Хара“. Как ни глянет на эту фотографию, Стелла вспоминала кого-то, но кого — сообразить не могла. Профиль гордый, может, даже презрительный. Вот, кажется, повернулся бы, посмотрел на Стеллу — и сразу бы она вспомнила.

Уже выходя, она вдруг спросила:

— Если кто-то позволяет себе с тобой вольности, значит ли это, что отчасти ты сама виновата?

— Вольности? — переспросил Фредди. — А с чем это едят, не пойму?

Нет, невозможно было ему рассказать.

— Да так. Один человек кладет меня к себе на колени и шлепает.

— А-а, Сент-Айвз, — сказал Рейналд. — Этот безобиден. Не нравится тебе, так ему и скажи или лучше держись подальше.

— При чем тут „нравится — не нравится“, — сказала Стелла. — Просто я не понимаю, зачем это нужно.

Когда дали занавес, она убрала реквизит, а потом на всякий случай спряталась в гримерке статистов от репортера — еще посмеет ее дожидаться. У нее болела рука. Она подняла ее на свет и увидела воспаленный кружок под ладошкой. Не хватало подцепить неприличную болезнь после этого похода в кино. Через полчаса, спускаясь по лестнице, она вдруг услышала на втором этаже голоса. Она-то думала, все пошли в „Устричный бар“ и только дежурный остался. Она замерла, прислушалась, сперва был хохот, потом выкрик: „Ради бога!“ И сразу толчком распахнулась дверь.

Она отпрянула в тень и увидела — Джеффри, бежит сломя голову вниз. Он так выскочил, так помчался, что она бы не узнала его, не сверкни под лампой желтый галстук. Потом несколько секунд было тихо, потом голос Мередита: „Ничего-ничего. К утру образумится“. Наверно, Джеффри жаловался, что ему не дали роль поинтересней, решила Стелла.

Дверь кабинета захлопнулась, Мередит с Джоном Харбором появились из-за поворота лестницы. Стелла хотела их окликнуть, но что-то такое в лице Мередита остановило ее, а через секунду он уже сбегал по ступенькам, обнимая Джона Харбора за плечо, и был таков.

* * *

Прогон в костюмах „Цезаря и Клеопатры“ тянулся восемь часов. Никак не скользила толком по сцене лодка Клеопатры, никак не получалось освещение Сфинкса. Голосочком Ширли Темпл[16] Клеопатра сюсюкала: „Старичок… старичок, не убегай“, а в нее никак не попадал прожекторный зайчик. Сент-Айвз крикнул: „Здесь кто-то что-то сказал или мне показалось?“ — и все расхохотались, и Мередит натянул на глаза свой капюшон, растянулся в проходе и взвыл. Опять все грохнули, но смешного было, оказывается, маловато, потому что Бонни выскочил на сцену как бешеный, взметая пыль, и пыль кружила, светляками вспархивала к прожекторам, и он орал: „Да тише вы!“— Он измаялся, утихомиривая студентов университета: побросали копья на лестнице, во весь голос перекрикивались в кулисах.

Не один Бонни сорвался. Десмонд Фэрчайлд и Дотти Бланделл ругались в коридоре, все слышали, но никто толком не знал, из-за чего сыр-бор. Он чуть ли не обозвал ее коровой, если не похлеще, а она влепила ему затрещину, и он, говорил Джордж, в ответ тоже поднял на нее руку.

Вернон звонил дважды — узнать, что со Стеллой. В первый раз Бонни был корректен, обещал в любой момент отправить Стеллу домой на такси. На второй запрос он ответил скупо: „Послушайте, она ведь не в банке служит“, и брякнул трубку.

Стелла про эти звонки знать не знала. Когда не была занята в сцене дворцового приема, она носилась, что-то таскала туда-сюда или втирала мазь в плечи Джона Харбора, который с утра ходил как вареный рак, сдуру перегревшись синим светом.

Маленькая бледная женщина с красной лентой в волосах почти весь вечер сидела в гримерке Грейс Берд. Ее пригласили, Джордж говорил Джеффри, на роль Питера Пэна в следующей постановке. Бэбз Осборн для роли была слишком высокого роста и, во-вторых, эта женщина уже играла Питера Пэна раньше, когда П.Л.О'Хара был капитаном Крюком. В первом ряду зевали в креслах священники.

В вечер премьеры Роза Липман, как всегда, прошлась по гримеркам, всем пожелать ни пуха ни пера. Бонни пожаловался на дикий сквозняк.

— Ничего особенного, — сказала Роза. — Это просто из мужского сортира дует.

Дядя Вернон и Лили были в зале. Они решили, что Стелла изумительна, хоть Лили громко ахнула, когда она посреди речи запнулась и продолжала уже по подсказке мужчины в белой тоге.

— Ну что ты, в самом деле, — шепнул Вернон. — Ей же положено запинаться.

Гуляя в антракте по фойе, они встретили миссис Аккерли. Она была с мужчиной в галифе, представленным в качестве супруга. Стелла, она объявила, просто бесподобна, вообще бесподобный спектакль.

— Я сперва даже ее не узнала, — сказала Лили. — Такая надменная, да?

Миссис Аккерли познакомила Вернона и Лили не с кем-нибудь, а с Фредди Рейналдом. Он в этом антракте не играл на рояле, потому что оркестровая яма требовалась для следующего действия актерам. Узнав, кто стоит перед ним, мистер Рейналд сказал, что Стелла — интересный ребенок.