Грани любви

– Какой-то клуб с латиноамериканскими танцами. – Глаза Дастина загораются дружелюбным зеленым светом. – Мы собираемся пойти с ребятами. Пошли с нами.

С моих губ срывается громкий стон. Драматичный. Мой самый любимый сорт стона.

Мне нужно выспаться. До отъезда в Перу у меня всего три дня в Барселоне, и я собиралась выжать из путеводителя все до последней капли. Дешевый стейк. Чимичурри. А еще…

Да ладно, кого я обманываю.

Я согласилась, как только Дастин произнес «латиноамериканские танцы». Как член анонимного общества любителей сальсы, я ухватилась бы за любую возможность пройтись на счет восемь по любому танцполу. Моей вины тут никакой нет. Винить надо Кристину, мою лучшую подругу: это она четыре года назад научила меня танцевать сальсу. Самой же Кристине, надо думать, любовь к танцам передалась по наследству от пуэрто-риканских родственников.

А я свое увлечение подхватила от нее.

Что же мне остается сказать?

Не только из-за Мачу-Пикчу я мечтала поехать в Южную Америку на выпускной.

– Я с вами, – говорю я, расплываясь в улыбке. – Как у меня вид, подходящий? – Я поднимаю руку к голове и провожу ею вдоль тела до самых пят, как завзятая королева красоты.

– Чего? – Дастин смотрит на меня с абсолютно непонимающим видом.

– Да ладно, чего там! – Я показываю на медную бороду Блейка. – Если он может идти в таком виде, то меня уж точно пустят.

Блейк широко улыбается:

– И правда дерзкая. Неплохо, неплохо.

Дастин молчит, но по дружелюбному выражению на его лице я понимаю: он тоже рад, что я пойду.

Жаль, что он тогда отвернулся. Не люблю неженок.

Следующие полчаса мы ждем, пока все соберутся в общей комнате. Я решила не пробовать сангрию-фееубийцу и не пренебрегать законом, запрещающим пить до восемнадцати лет, и вместо этого взяла банку неопознанной газировки. Да, так безопаснее. Вдруг я натолкнусь на разгневанных фей, мечтающих отомстить за смерть сородичей?

Вскоре под шипящей вывеской с черной кошкой собралась разношерстная компания из восьми туристов. Вечер еще совсем теплый, прохлада не успела опуститься на Буэнос-Айрес, хотя чувствуется, что скоро похолодает. Последнее дуновение ветерка несет с собой кратковременный холод. Аргентина находится под экватором, и сезоны здесь идут в обратном порядке: мы только собираемся прыгнуть в лето, а тут уже все готовится к зиме.

Мы окликаем несколько такси, и я с радостью замечаю, что от меня не ждут идеального испанского. Мои жалкие попытки в этой компании совсем не нужны: половина присутствующих говорят на испанском, будто это их родной язык.

– Спасибо тебе, Господи, за европейцев, а то нам с Дастином пришлось бы охренеть как нелегко.

Наш такси-караван сворачивает в очередной переулок. Я выглядываю из окна, вбирая в себя окружающий мир. На этой улице по крайней мере есть фонари. Кованые стальные завитки бросают на асфальт зловещие тени. Лужицы тепло-бурого цвета заливают тротуары, словно на дагерротипе. Каждую лампу вуалью окружает белая дымка. Все здесь напоминает о днях старины.

Мне это очень нравится. Есть в окружающей обстановке нечто мрачно-притягательное, эротическое.

Такси с визгом останавливаются на улице, что кишит улыбающимися пешеходами. Заполненной несмолкающими взрывами смеха. Сквозь этот шум я слышу музыку: она пульсирующими волнами доносится из ближайшего клуба.

Эдди Сантьяго. Мой любимчик.

Как знать, может, мне еще понравится в Аргентине.

Какое-то время мы стоим в очереди, потом показываем паспорта до комичного серьезным амбалам на фейс-контроле и оказываемся внутри. Тут все грохочет.

Куда бы я ни приехала, я неизменно замечаю с интересом, что есть какая-то универсальная формула ночных клубов. Будто владельцам заведений рассылают списки на всех существующих языках.

Один Зеркальный шар, чтобы всех ослепить.

Один Грохочущий бит, чтобы всех оглушить.

И во тьме заключить.

Знаю, знаю. Пора прекращать перевирать Толкина… И вообще цитировать книги. Мне часто об этом говорят.

Когда мы выходим на танцпол, песня Эдди Сантьяго уже заканчивается. Эстафету подбирает Марк Энтони. Aguanile.

Я хмурюсь. Верните Эдди! Медленные песни для сальсы – это лучшее, что есть в мире.

Когда я совсем того не ожидаю, ко мне подгребает Блейк, сложив на груди длинные руки. С огромным неудовольствием я должна заметить, что его присутствие меня успокаивает. От его льняной рубашки исходит запах кондиционера для белья и ношеной кожанки.

– Ты выглядишь так, будто тебя все тут бесит. Самое то для ночного клуба.

Он смотрит прямо перед собой.

– Нормально я выгляжу. – Я пожимаю плечами и, переняв его позу, смотрю вперед. – Мне просто предыдущая песня нравилась больше. Эдди Сантьяго – это же классика!

Он поворачивает ко мне голову:

– Ты слушаешь сальсу?

– И что?

– А, ладно. Прости за любопытство.

Я шумно выдыхаю:

– Это ты прости.

Я смотрю на него, и раскаяние смягчает мои черты.

– Вот и правильно. – Его глаза ехидно поблескивают. – Просите у меня прощения. Ты и твой бог.

Я не успеваю себя остановить и поджимаю губы. Я изо всех сил стараюсь не расхохотаться.

– Ты откуда?