Грани Нижнего Мира

Грета смотрела на меня и улыбалась, в её взгляде сквозила глубокая привязанность и обожание. При дворе её считали моей фавориткой, и по большому счёту так оно и было. Я сразу выделила Грету среди других девушек, представленных мне в услужение, и очень быстро подружилась с ней. Сама не знаю, чем конкретно она меня привлекла — просто мне нравилось её общество, и всё тут. А Грета, в свою очередь, прониклась ко мне искренней симпатией, с готовностью исполняла любое моё желание, а вдобавок добровольно взяла на себя роль моего гида и проводника в этом огромном городе, в этой незнакомой для меня, зачастую чуждой и непонятной стране. Разумеется, её преданность не была целиком бескорыстна, она явно надеялась извлечь из нашей дружбы выгоду, но меня это не огорчало. Главное, что Грета не лицемерила, она действительно была привязана ко мне. Ну а расчёт, как говорится, любви не помеха.

Тем временем Сесиль раздвинула шторы на окнах, открыла ставни и подняла оконные рамы. Спальню залил яркий солнечный свет, повеяло приятной утренней свежестью, снаружи донеслась заливистая трель птиц в дворцовом парке. В северном полушарии Грани Палатина, где расположен дворец Палатинум, сейчас была поздняя весна — моё любимое время года.

— Вам хорошо спалось, госпожа? — наконец отозвалась Грета.

— Спасибо, отлично.

Я убрала Леопольда со своей груди и подтянулась в постели, приняв сидячее положение. Грета заботливо поправила подушку, чтобы я могла прислониться к ней спиной.

Кот понял, что ласки закончились, и, усевшись у меня в ногах, стал расспрашивать, чтó мне сегодня снилось. Сам он никогда не видел снов (во всяком случае, не помнил их после пробуждения), но это нисколько не мешало ему мнить себя великим толкователем сновидений. Леопольд увлёкся этим полгода назад, посещая вместе с нами занятия по классической прекогностике — короче, по гаданию, — и прежде чем мы успели сообразить, чем это чревато, изрядно пополнил свой словарный запас мудрёными терминами, которые употреблял совершенно невпопад, ориентируясь главным образом на их звучание, а не на смысл. Поначалу это было смешно, потом стало грустно, и мы запретили Леопольду присутствовать на наших занятиях. Но спохватились слишком поздно — дело уже было сделано…

В дальнем углу комнаты раздался мелодичный перезвон. Грета направилась туда, открыла дверцу в стене и достала из углубления серебряный поднос с завтраком. По утрам двойное подёргивание шнура посылало сигнал также и в дворцовую кухню, где для меня быстренько готовили лёгкий завтрак, который по специальной системе встроенных в стены лифтов доставлялся прямиком в спальню. Что же касается Владислава, то ему накрывали стол на террасе наших покоев — с утра он любил поесть плотно и предпочитал завтракать на открытом воздухе, в шумной компании своих новых приятелей из числа молодых инквизиторов и придворных котов.

Вернувшись к кровати, Грета поставила поднос мне на колени и убрала крышку с тарелки, где лежала весьма аппетитного вида подрумяненная булочка. Она да ещё несколько ломтиков сыра, чашка чаю и немного масла составляли весь мой завтрак. Муж в шутку называл это птичьим кормом — ему моей утренней булочки с сыром и маслом хватило бы разве что на один зуб. Он вообще много ест и, что удивительно, при этом совсем не полнеет. Если бы я съедала хоть половину его дневной нормы, то растолстела бы в момент.

Разрезав булочку пополам, я принялась намазывать её маслом. Сесиль собралась было присесть, но тут вспомнила о ещё одной своей обязанности и спросила:

— Приготовить вашему высочеству ванну?

— Нет, золотко, не нужно. Сегодня я приму душ.

Сесиль опустилась на стул рядом с Гретой, расправила на коленях платье и украдкой взглянула на дверь гардеробной. В её взгляде сквозило нетерпеливое ожидание.

Я продолжала есть, как ни в чём не бывало, делая вид, что ничего не заметила. В первые месяцы нашей жизни во дворце, когда в моей памяти ещё была свежа невольная измена Владислава, меня страшно раздражало повышенное внимание к нему со стороны многих молодых женщин и, в особенности, юных, неискушённых девушек, вроде той же Сесили. По меньшей мере два десятка из них были по уши влюблены в него; а уж тех, кому он просто нравился (но нравился как мужчина), я даже не считала — всё равно сбилась бы со счёта.

В свою очередь, Владислава бесило, что при дворе у меня завелось множество поклонников, жадно ловивших каждый мой взгляд, каждое моё слово. Я, впрочем, с детства привыкла, что нравлюсь мужчинам, мне были не в новинку их ухаживания, но всё же то массовое обожание, с которым я столкнулась при дворе, обескураживало меня. А что уж говорить о Владиславе! Прежде женщины не баловали его своей благосклонностью (ну и дуры, доложу я вам), и теперь, оказавшись в одночасье объектом девичьих грёз, он чувствовал себя крайне неловко.