Грани одиночества (СИ)

Ловко расшнуровав корсет замысловатого бального платья, я позволил ему стечь с округлых белых плеч Алисии. Вычурные шпильки, украшенные драгоценными камнями, с металлическим лязгом падали на мраморный пол спальни, рассыпая густой шелк черных волос по молочной, почти мерцающей коже.

Она слишком молода, моя императрица, но я применю все свои умения, чтобы она не осталась разочарованной своей первой близостью.

Грациозное бюстье и тонкое кружево трусиков покорно опадают, снятые моими настойчивыми руками.

Малышка трогательно дрожит и льнет ко мне своим хрупким телом, царапая идеальную тонкую кожу о золотое шитье камзола.

— Не спеши, любимая, — шепчу я в ее маленькое ушко, заставляя вздрогнуть и застонать.

Быстро скидываю одежду и переношу хрупкую фигурку на большую кровать, застеленную по моему приказу белым шелком. Холодная, гладкая ткань заставляет малышку сжаться от отрезвляющего прохладного прикосновения. Мне приходится призвать на выручку весь свой опыт, чтобы заставить девочку расслабиться и разгореться снова.

Наконец малышка изгибается навстречу мне. Тугое девственное лоно кажется горячим и восхитительным, но прекрасное зрелище стонущей подо мной Лисы отравляет образ так же стонущей под Сэпием Аллы и крадет мое удовольствие.

Я едва не потерял желание, но представил на месте Алисии Аллу — и еле дождался, когда моя императрица с громким криком получит первый в жизни оргазм. Изливаясь, я все еще видел перед собой проклятую аллаиду.

Ад! Моя персональная бездна. Внутренности перекручивало от почти физической боли разочарования, когда открыл глаза и вместо рыжих локонов увидел черные, в порыве страсти разметавшиеся по подушкам.

Я не помню, как оделся, как нашел покои наглой коровы Овьес. Зато четко помню, как швырнул на колени довольную своей провокацией графиню, как с яростью вбивался ей в глотку, заставляя хрипеть, а потом, перегнув через рабочий стол в кабинете, жестоко брал ее, намотав на руку проклятые рыжие волосы, сгорая от удовольствия. Я почти ощущал запах физалиса и клубники, почти слышал ее красивый с легкой хрипотцой голос, почти видел яркий блеск карих глаз, но только почти…

Разрядка не принесла ни облегчения, ни удовольствия, как будто в последний момент кто-то подло украл весь жар и всю сладость, оставив после себя только предательскую слабость и опустошение.

Я быстро приходил в себя от этого странного наваждения, испытывая брезгливость и разочарование. Магически очистил графиню. Нет, не потому, что заботился об этой дряни, а только из нежелания оставлять в ней свое семя.

— Вставай, — резко сказал я, больно хлопая по рыхлой белой заднице. — Ты сегодня же перекрасишь волосы. И не смей больше так одеваться, — зло бросил я этой донельзя довольной твари и поспешил уйти.

Глава 16

Алла Арахни

Дома мне было настолько упоительно хорошо и уютно, что любая мысль о возвращении на поверхность, тем более во дворец Андариэла, вызывала тоску.

Дом. Подумать только. Разве могла я когда-нибудь представить, что буду называть так подземелья гигантских пауков. Если бы кто-то сказал мне об этом на Земле, я засмеяла бы этого горе-предсказателя, а сейчас не представляю жизни без моих любимых паучков и подземного города с его невероятными для человека чудесами.

Даже присутствие Сантоса перестало раздражать. Его внимание хоть и было чрезмерным и неуместным, но черты он не переходил, и Сэпий смирился с необходимостью терпеть навязанного гостя, тем более что парень был хорошим собеседником.

Подошел к концу последний день нашего пребывания в тоннелях, завтра мы должны прибыть на праздник в честь нового гнезда, или Аллаиды. Мне было все равно, как назывался тот повод, по которому я должна снова покидать моих детей. Душу точило сомнение в целесообразности соблюдения идиотских традиций, а плохое предчувствие и ожидание новой подлости от Андариэла лишало всякого желания покидать мой дом.

Горячая ароматная ванна тоже не принесла успокоения. Одетая в кружевной пеньюар, я нарезала круги по нашей большой комнате в попытке успокоиться.

— Алла, прекрати себя изводить. Все будет хорошо, поверь мне. Тебя никто не посмеет обидеть, — сказал Сэпий, наблюдая за мной своими невозможно красивыми черно-золотыми глазами. — Иди ко мне, — позвал меня любимый, протягивая в мою сторону руки.

Я с удовольствием спряталась от всего мира в надежных и самых дорогих объятиях.

«Боже, спасибо тебе за него», — подумала я, вдыхая самый желанный запах, запах моего мужчины.

Мои руки стали жадно скользить по гладкой коже, а губы искали наиболее чувствительные местечки на теле мужа.

Сейчас я испытывала не просто желание, а дикую ломку, нужду услышать его рваное дыхание, тихие стоны и рыки, почувствовать, как его поджарое, сильное тело закрывает, прячет меня от жестокого мира.

Почему жестокого? Потому, что мир, в котором правит Андариэл, не может быть даже равнодушным, он так же холоден и злораден, как его император.