Грани отражения (СИ)

Он устроился поудобнее, и в луче ночника, светившего в открытую дверь её комнаты, Лия увидела на его плече достаточно большой шрам. Он никогда не появлялся перед ней в одной спортивной майке, как сейчас, и поэтому она никогда не замечала этого. Шрам был вроде старый, но достаточно уродливый, уходивший вниз с плеча. Наверно, на восстановление и лечение ушло много времени. Заметив, что Лия смотрит на него, Дорнот машинально провел рукой по плечу, словно закрывая рубец.

— Было очень больно? — Не выдержала Лия.

— Я думал, что у меня не осталось руки, — качнул головой Ян, — пока оттаскивали в безопасное место, я твердил — где моя рука?

Лию передернуло.

— Авария? — Она попробовала представить — что же должно было так покалечить его.

— Нет, боевые действия.

Она удивленно воззрилась на него. Такой поворот был, мягко сказать, неожиданным.

— Ты воевал? Где?

Он назвал конфликт, не так давно бывший главной новостью страны.

— Если думаешь, что я вру, лучше просто вернись к себе.

Лия промолчала. Она не думала, что он лжет, но новая частица мозаики его жизни с трудом укладывалась на место. Молодой, амбициозный и желающий доказать далекому отцу, что он может многое. Она попробовала представить себе Дорнота в двадцать четыре года.

Между ними было расстояние в несколько шагов, и она преодолела их одним движением, оказавшись перед ним. Шрам белел неровной полосой, он уже прошел ту стадию, когда был розовеющей кожей, еще не так бросающейся в глаза. Перед глазами Лии проплыло воспоминание — Ян, застегивающий верхние пуговицы черной рубашки, сбегает вниз по лестнице, кивая ей.

Она коснулась пальцами шрама, который словно просил сделать это. Под пальцами грубая ткань, неудачно стянутая в свое время в некоторых местах швами, напоминала о том, что она ничего не знает об этом человеке. А все её мысли и домыслы — лишь только верхушка айсберга, по которой нельзя судить о самом айсберге.

Лия отдернула пальцы, опомнившись, и почувствовала, как краснеет. Удивительно, что Дорнот ни словом не прокомментировал её поступок. Она взглянула на него — он пристально смотрел в её лицо, словно наблюдая за реакцией. И Лия на секунду поняла, что скрывалось за всем. Одиночество, стремление доказать всем, а главное — самому себе, что он может. Пустота. Он не заслуживал этого. Она вновь перевела взгляд на шрам и положила руку на его плечо.

— Мне жаль, что ты был там один.

Неуклюжая фраза.

— Я рад, что ты не ушла, — он дотронулся ладонью другой руки до её пальцев. Они сидели на полу пустынного, темного коридора и молчали. Это было глупо. Но в эту минуту между ними словно появилось что-то общее, объединившее их. Хрупкое, что стоило бережно хранить. Кажется, это называлось доверием.

Кажется, что то, что вчера было одним, сегодня превратилось в нечто иное. Незаметно для самой Лии её жизнь наполнилась присутствием еще одного человека, с которым неожиданно она ощущала себя настолько легко и спокойно. Вчера еще она могла решить, что это маловероятно. Но сегодня время незаметно пролетало, обходя стороной этот дом и этот причудливый мир, в котором жил непростой человек с тысячью лиц, скрывающих одно настоящее. И оно было таким, каким может быть ребенок, оставленный в темной комнате и забытый там.

Лия не хотела ломать голову над тем — был ли лабиринт, или же темнота обманывала, превращая прямую дорогу в запутанные повороты. Человек, протягивающий ей книгу, или подхватывающий, когда она спотыкалась, этот человек был просто Яном. Просто Яном, с которым она чувствовала себя легко. Этот Дорнот умел заразительно смеяться, заставляя и её присоединяться к нему. Он умел до хрипоты спорить, отстаивая свою точку зрения, и не пряча свои мысли под непонятной улыбкой, опровергать её доводы. Он мог внимательно слушать всё, что она говорила — от пустяковых мелочей, до продолжительных тирад, которыми она разражалась, высказывая свое мнение. Она засыпала, свернувшись в большом кресле, и это он укрывал её пледом, стараясь не разбудить.

Рядом с ним она чувствовала себя самой собой. Настоящей, наконец-то, после лет школы, колледжа, работы, где можно было быть или частью общества, навязчиво диктовавшего свои условия и правила, или оставаться в одиночестве, если не был готов пожертвовать своей индивидуальностью. Будто им обоим дали по чистому листу и позволили начать всё сначала. Неважно, что готовит завтрашний день, спасибо за сейчас и сегодня. За мерцающее небо. За этот вздох. За покой в душе. За то, что даже в наступившее ночной темноте её будто продолжает освещать и согревать незаходящее солнце. И за то, что таким непростым путем Доронт показал ей, что главное — не потерять себя.

Лии не хотелось думать, что однажды это закончится, и придется вернуться в прежний мир, к прежней жизни. Всё было слишком хорошо, но даже оно не могло длиться вечно.

* * *