Грани русского раскола

Неслучайно, по наблюдениям исследователей, борьба с новыми хозяевами по жестокости превосходила погромы дворянских гнезд[1537]. Кстати, в 1904-1905 годах подобный сценарий прогнозировался в ходе дискуссий, развернувшихся в рамках Особого совещания по сельскохозяйственной промышленности, о чем говорилось в предыдущей главе.

В думских слушаниях по указу от 9 ноября 1906 года эти опасения прозвучали более внятно. В.С. Соколов напомнил в своем интересном выступлении, что государство держится не верхами: ведь по законам механики если центр тяжести располагается низко, то тело держится прочно, а с перемещением центра выше – теряет устойчивость. То же самое, пояснил депутат, и с государством: центр должен находиться внизу – в общине, вынесшей на своих плечах все невзгоды и, по сути, создавшей Россию. Теперь же власти озаботились оздоровлением русского общества и, исходя из теоретических соображений и отвлеченных научных цитат, решили вышибить из-под него фундамент чтобы построить его на новых началах – на частной собственности[1538]. Все это, заключал он, приведет к тяжелым последствиям, и:

«через 20-50 лет будут у нас историки; они заглянут в наши стенограммы и они скажут, кто был предусмотрителен, кто это предвидел»[1539].

Но эти яркие предостережения, звучавшие из уст ряда интеллигентов, все же мало проясняли существо вопроса: почему крестьяне упорно держатся за общину, не желая вступать на частнособственническую стезю? Если же вчитаться в выступления самих крестьян, то можно заметить, что, в отличие от целого сонма глашатаев из правящего лагеря, они вовсе не считали общинное владение отсталой формой хозяйствования. Крестьянские ораторы убеждали, что общинный порядок с его уравнительными переделами земли наиболее полно отвечает условиям крестьянского безземелья:

«Если вы уничтожите переделы, то получится, что одни будут с избытком всегда пользоваться достоянием от земли, а другие будут тут же голодать; мы говорим, что общинное владение – это есть страхователь всех родившихся в общине людей»[1540].

Отметим: перед нами крайне важный пункт в рассуждениях крестьян; здесь изложена сердцевина общинной психологии, которую никак не могли постигнуть просвещенные оппоненты. Ведь характеристика общины как «страхователя всех в ней родившихся» означала, что ее механизмы не просто могли предоставить, но в обязательном порядке гарантировали каждому свой кусок хлеба. Причем такой кусок, который будет не меньше, но и не больше, чем у другого. Наличие земли в пользовании домохозяйства прочно увязывалось с количеством душ; рождение или смерть были связаны с дополнительной прирезкой или передачей земли нуждающемуся. Кстати, пресловутая чересполосица, вызывавшая бурное возмущение экспертов по сельскому хозяйству, препятствовала тому, чтобы лучшие участки доставались избранным; потому-то и возникла практика наделения одного человека землей различного качества, иногда даже в разных частях волости. Несомненно, в столь гибкой системе обеспечения жизнедеятельности усматривается воплощение по-настоящему справедливых отношений между общинниками. Можно сказать, что она представляла собой своего рода прообраз того социального устройства, которое возникло в советское время. Успешное функционирование этой системы было необходимо народу, полагавшегося на свои силы и справедливость мира; ни на что другое ему рассчитывать не приходилось. Поэтому нарушение принципа экономического равенства всех членов общины вызывало у крестьян неподдельное раздражение. Так было, например, с выкупными платежами при отделении от мира; в течение многих лет они вносились по круговой поруке, без ведения лицевых счетов, а значит, доказать, кто сколько внес за выкуп, не представлялось возможным. Но по закону, навязанному крестьянам, получалось, «как будто бы лица, желающие выделиться, внесли все выкупные платежи сами; на самом деле половину за них внесла община»[1541]. Таких поворотов крестьянское сознание принять не могло.