– Что, «нет»? Не будете отвечать? Или будете, но без протокола? Или поедем в другое место, более приспособленное для бесед с такими, как вы?
– Я не встречался и не беседовал с графом Апраксиным.
– Повторю свои вопросы. Могли вы говорить с ним, не зная, кто он? Участвовали вы или нет в странных беседах? Поймите: если окажется, что вы с графом говорили, а мне заявили, что нет, это будет факт против вас.
– Не понимаю, почему.
– Потому что он враг, и вы оказываетесь пособником. Пока, – ненатурально улыбнулся незнакомец, – мы вас не считаем врагом. Но всё может перемениться! Для вас будет очень полезным вовремя разоблачиться.
– Это ещё что такое?
Незнакомец покивал головой:
– Вы всё понимаете! Будет лучше, если честно расскажете.
– Что расскажу?
– О ваших контактах с бывшим графом, врагом нашей страны.
– Как он хоть выглядит? Граф этот?
– Этого вам знать не надо.
– Ну, дела!.. Вы там пишете что-то, в вашей бумажке? Так напишите крупными буквами: я этого графа не знаю, не встречался с ним и не беседовал. Записали?
– Не надо хамить, Гроховецкий. Вы кому хамите?
– Понятия не имею.
– Ваше счастье. Идите. И будьте уверены: это не последняя наша встреча. И ещё: о нашем разговоре лучше никому не говорить. Вы всё поняли? – и крикнул в дверь:
– Участковый! Пропустить!
Лавр ехал в вуз, размышляя, что его паспорт так никто и не смотрел!
Разумеется, он опоздал на первую пару. Постоял у дверей аудитории; решил, что врываться посередине лекции и потом объясняться с профом – себе дороже, и отправился на второй этаж смотреть расписание.
Мимо него с озабоченным лицом, думая о чём-то своём, прошагал Анатолий Михайлович, имеющий среди членов студенческого КБ прозвище «секретчик Тюрин». Он оформлял и контролировал все их изобретения, относящиеся к сфере обороны, а зачастую и вообще непонятно, к какой сфере. Прошагал, вдруг остановился и развернулся к Лавру.
– Гроховецкий? – с ноткой недоумения сказал он.
– Привет, Михалыч, – ответил Лавр. – Вот, опоздал на первую пару.
– А ну, идём со мной.
Они прошли в кабинет 17 со стальной дверью, где и было обиталище секретчика.
Зашли, сели по обе стороны стола.
– Рассказывай, как дела, – предложил хозяин кабинета.
– Чего рассказывать? – удивился Лавр, судорожно вспоминая, какие у его КБ нерешённые вопросы с этим ведомством. – Вроде у нас всё в порядке? Или ты про ту гидравлическую хреновину, для моряков? Сдадим через неделю.
– Хрен с ней, с хреновиной. У тебя лично как дела?
– Нормально.
– Это хорошо. Никаких проблем?
– Нет, вроде.
– М-м-м… Да? Точно?
– Ты что-то знаешь?
– Я? Нет. Откуда, если ты мне ничего не рассказываешь.
– Да в чём дело, Михалыч? Что за возня вокруг меня?
– А! Возня, говоришь, вокруг тебя? Вызывали? Беседовали?
– Ну-у-у… Как сказать.
– Ага. Велели помалкивать. Всё ясно.
– Если ясно, объясни. Мне, например, ничего не ясно.
– А вот объяснить не могу. Сам не знаю ничего.
– Ну, что за день сегодня? Сплошные непонятки.
– Ладно, иди, а то и на вторую пару опоздаешь.
Вечером Лавр подкараулил на кухне Дарью Марьевну. Он, конечно, догадывался, что граф, знакомство с которым ему пытаются навязать – бывший муж соседки.
Сначала она отнекивалась, не хотела ничего говорить, но он её убедил: мол, меня расспрашивают, и что же я, как баран, так и буду в этом деле дураком?
Оказалось, действительно, объявился её бывший муж. Подкараулил во дворе. Он теперь с другой фамилией. Работает в представительстве фирмы из Детройта, что в Америке. Будто их фирма консультирует Советское правительства по строительству заводов: тракторных, автомобильных и ещё каких-то, она не запомнила. Работает в Союзе уже два года, и решил навестить. На кой он ей чёрт нужен. Извинялся, что не приходил раньше. В Москве бывал редко, говорит, а всё на Урале, или в Сибири.
Самое главное, хвастался, как много иноспецам платят денег, и как вообще хорошо жить в Америке. Предлагал ей уехать с ним, взяв Ангелину. Потому что он благородный человек, а тогда, ещё до рождения дочери, обстоятельства заставили его бежать, и он не мог оказывать им помощи, но теперь срок его командировки подходит к концу, они уедут вместе, и всё будет по-другому. Деньги совал.
Она отказалась и от эмиграции, и от денег. Как чувствовала, что будут неприятности. Её уже вызывали к заместителю наркома, и там был какой-то инспектор, выпытывал про бывшего мужа. Неважно, что он сменил фамилию: они знают, кто он на самом деле.
– Инспектор – такой слегка плоский, а когда улыбается, зубы торчат? – спросил Лавр.
– Да, – засмеялась она. – Похожий портрет. Его фамилия Цындяйкин.
– А! Мне он сообщить своё имя отказался, собака.
– Мне тоже, – задумалась она. – Просто замнаркома его по фамилии назвал, а он его после этого прогнал.
Они сидели в его комнатке. Когда в прихожей зазвонил телефон, трубку сняла баба Нюра. Крикнула:
– Лаврик! Это тебя! Какой-то мужчина.
Звонил Ветров, говорил озабоченным голосом.
– Надо встретиться, – сказал он. – Ты завтра когда свободен?
– С четырнадцати ноль-ноль! – отрапортовал Лавр. – Суббота же. В КБ надо совещание провести, и домой. Что, есть новости?
– Есть. У тебя.