– Нет, просто ушла.
– Погоди, погоди, – махнул рукой Лавр. – Как она выглядела, эта Смерть?
– Как всегда. Череп, руки костлявые, завёрнутая в белое и с косой в руке.
– А она не показалась ей прозрачной? Ну, там, руки просвечивают насквозь, кости…
– Не знаю…
– Эх, мне бы самому с ней поговорить. Можешь это устроить?
– Нет, конечно. Я сама на студию попадаю с помощью, вот, Льва Ильича.
– Лев Ильич! Дорогой мой! Сможете устроить?
– Провести-то я вас проведу, Лавр, но где там искать одну отдельную артистку? Знаете, какой величины наша кинофабрика?
– Ой, Лаврик, она же мне дала номер телефона их студии! Позвонишь, и всё. А зачем тебе? Или артистки красивее, чем мы, обычные девчонки? А?
Хлопнула дверь: это пришла с работы мама.
Лавр вытащил из тайника записку отца. Подумал над ней. Пошёл к матушке.
– Мам, каким он был? Что говорил обо мне?
– Каким? Он был тем, за кого я вышла замуж, и ни разу не пожалела. О тебе, помню, предупреждал, чтобы я не удивлялась, если мне вдруг покажется, что ты слишком быстро умнеешь. Намекал на какую-то семейную легенду – вроде в его семье некоторые мальчики быстро взрослеют. И оказался прав! Ты очень умный, не по годам. А ведь тогда ты был просто младенцем, даже говорить не умел.
– А ему сколько было лет, когда он ушёл на фронт и погиб?
– Двадцать один.
– Вот как, – сказал Лавр. – Я как раз об этом и думал. Он писал эту записку, когда ему было столько же, сколько мне сейчас… если смотреть по документам.
– Умеешь же ты напомнить мне про мой возраст! – невесело засмеялась она.
– Извини. Такой уж я нечуткий.
– Он говорил: или ты увидишь, как рано он повзрослеет и станет умным, или этого не произойдёт. Странно, вообще. Нетипично для отца, как ты думаешь?
– Да, да. Спасибо тебе.
Он ушёл к себе и снова уставился на записку:
Видимо, он рассчитывал, что сможет сам передать мне эту легенду, обсудить подробно, – думал он. А собираясь на фронт, на всякий случай ограничился запиской. Но что, собственно, тут написано? Что я обязательно должен завести сына? Нет. А насколько оправдан императив «Не говори никому»?.. Ни на сколько. Сам отец в ходках не бывал, он пишет о них по рассказам своего отца, который тоже наверняка не имел опыта. Я – с учётом жизней, проведённых
Он стал думать об этом, как только узнал и осознал, что в дни убийства Кирова в Ленинграде видели призрака. Ведь он имел опыт! Сам однажды был призраком.
Что удивительно, он тогда даже не сразу погиб, хотя мог.
Они были юными, весь их отряд, отправившийся на неделю в подмосковные леса. Кроме московского вожатого, от местного РОНО[90]
к ним прикрепили дядьку из местных, лет примерно шестидесяти, бывшего учителя. И он повёл их в усадьбу Гребнево, что возле Фрязина. Дядька этот когда-то там жил. По дороге он рассказывал, что в древности усадьбой владел сподвижник Ивана Грозного боярин Бельский. Затем – князья Трубецкие, первый из которых освобождал Москву от поляков и вместе с князем Пожарским и Кузьмой Мининым получил титул «Спасителя отечества».При царях Романовых в Гребневе жили всякие сиятельные особы, а в гости к ним приезжали знаменитые поэты, включая даже Гаврилу Державина.
Под россказни гида они в низинке, сразу после моста через речку Любосеевку, свернули направо, миновали церковь. Обошли огромный пруд с островами, прошли мимо нехилого дуба, который наверняка видел старика Державина, который Пушкина заметил и в гроб сходя благословил.
Последним владельцем усадьбы – значительным тоном сообщил им дядька, был троюродный брат писателя Грина, который сочинил роман про Ассоль и алые паруса. Ну, то есть, сочинил писатель, а его брат был врачом, и основал здесь первый в Подмосковье санаторий, в котором при Советской власти лечили туберкулёзных, пока здание не сгорело. К приходу их отряда здесь были только руины: стены с провалами окон.[91]
– Вот здесь можете поиграть в войну, – предложил дед, показывая на живописные развалины. – Или, если желаете, ищите тайники с сокровищами.
Сам-то он, как понял Лавр, собирался навестить некую тётку, с которой знался в детстве, а теперь она жила в деревеньке рядом.
Ребята разбежались, издавая громкие крики, а Лавр скоренько забрался в дальнюю комнату с частично обвалившейся стеной. Он чувствовал, что его