— Что ж он медлит? — нахмурился князь. — Сейчас самое время было бы!
Не выдержав, он выхватил у хоругвеносца трубу и поднес к губам.
Пронзительный сигнал разнесся над главным полком — ряды пришли в движение и двинулись вперед и вниз — на врага.
— Что-то неладно, Андрей — подал голос Катырев-Ростовский. — Почему боковые полки молчат?
Словно в ответ ему со стороны армии Самозванца пришел боевой клич, прокатывающийся волной по полкам: — Димитрий! Димитрий! Царевич Димитрий!
— Измена, князь! — крикнул Катырев-Ростовский, запрыгивая в седло.
— Ничего! — прорычал Телятевский. — И с изменниками разберемся!
Катырев-Ростовский с сомнением покачал головой — полки правой и левой руки приветствовали войска Самозванца, сливаясь с ними на глазах.
В главном полку на призыв Телятевского откликнулись несколько сотников, но основная масса не двигалась с места — ряды стрельцов пришли в замешательство.
— Ко мне, верные слуги государевы! — крикнул Телятевский, гарцуя на вороном скакуне, размахивая саблей.
— Государь — за рекой! — выкрикнул кто-то из-за спин, и сразу поднялся согласный гул.
— Айда к своим, православные!
— Димитрий! Димитрий!
— Уходить надо, Андрей! — бросил Катырев-Ростовский, оказавшись рядом с Телятевским.
Тот неверяще вертел по сторонам головой. — Это что же… — пробормотал он. — Это — все?!
Вокруг них собралось от силы полторы сотни стрельцов.
— Уходим! На Москву — предупредить государя! — втолковывал князю Катырев-Ростовский.
— Иуды! — внезапно тонким, сорвавшимся голосм выкрикнул Телятевский, воздев клинок к небу. — Будьте прокляты, иуды!
— Поехали, поехали, Андрей, пока не поздно, — торопил друга Михаил.
Они уже выезжали на тракт, когда наперерез им с гиканьем и свистом выехали казаки.
Завидя численность отряда, они разразились смехом и улюлюканьем, держась на расстоянии выстрела, но не предпринимая попыток напасть.
— Проваливайте, годуновские прихвостни! — неслось им вслед.
У самого тракта их ждал еще один отряд.
При виде его предводителя, Телятевский побагровел от ярости.
— Басманов! — крикнул он. — Клятвопреступник! Иуда!
Петр Басманов ответил кривой ухмылкой. — Я служу истинному государю! — крикнул он в ответ. — А ты, годуновский зять, убирайся, откель пожаловал!
Разъяренный, Телятевский, оттолкнув пытавшегося удержать его Катырева-Ростовского понесся во весь опор на Басманова.
— Трус! — кричал он. — Выходи на поединок!
Басманов выехал вперёд, как будто принимая вызов, однако, когда Телятевский был в нескольких метрах от него, достал пистолет из-за спины, неспешно прицелился и выстрелил.
Конь пронзительно заржал и повалился на землю, увлекая за собой всадника. Тот вылетел из седла, перекатился через спину и распластался на земле ничком.
Басманов подъехал к нему, не торопясь, спешился, и перевернул тело носком сапога.
Лицо его искривилось злой улыбкой.
— Передайте Симеону — пусть подыскивает своей дочке-вдовушке другого зятька! — под смех казаков крикнул он. — Этот, кажется, свернул себе шею!
Михаил Катырев-Ростовский скрипнул зубами и пришпорил коня.
— Куда теперь, князь? — спросил его один из примкнувших к ним сотников.
— В Москву, — глухо ответил тот.
***
Глава 42
***
— И бысть во дни оны, приидоша инок нецый к старцу и вопросиша его…
Молодой дьячок, уткнувшись в книгу, гнусаво бубнил житие какого-то святого.
Длинный трапезный зал был полон людей — за составленными в ряды столами сидели монахи и постояльцы подворья.
К вечерней трапезе подали варево из овощей и каких-то круп; рядом с дымящимися горшками на столах лежали огромные караваи серого хлеба, стояли корчаги со взваром.
Индивидуальной посуды не было — кашу накладывали на нарезанные ломти, вместо тарелок.
Ирина едва прикоснулась к еде, в отличие от Михалыча, с аппетитом уминавшего уже третий ломоть.
— Значит, выдвигаемся на рассвете, атаман? — спросил Афанасий, облизывая деревянную ложку. — На Тулу?
Беззубцев сердито зыркнул на него. — Ты погромче еще поори тут!
Одноглазый испуганно втянул голову в плечи.
— А что, это такая тайна? — ядовито поинтересовалась Ирина. — Можно подумать, кому-то до нас тут вообще есть дело!
— Меньше языком трепать — тише ехать, — отрезал Беззубцев, мрачно поглядывая по сторонам. — Люд здесь разный, у иных — уши на макуше, так что лучше помалкивать. Путь неблизкий…
Внимание Ярослава привлек человек, сидящий в самом конце стола через ряд от них, вместе с монахами.
Судя по одежде, он также был в числе монастырской братии, правда, ряса его была изрядно потрепанной и местами рваной; поверх неё он носил вывернутый наизнанку тулуп, с оторванным рукавом, нечесаные сальные волосы свалявшимися прядями закрывали его лицо.
Остальные монахи, казалось, избегали соседства с ним, что, по-видимому, ничуть его не смущало.
Он вгрызался в горбушку, время от времени прикладываясь к деревянной кружке и что-то бормотал себе под нос.
Проходивший мимо монах погрозил ему пальцем; в ответ человек спрятал горбушку за пазуху, допил взвар и направился к выходу.
Поравнявшись со столом Ярослава, он поднял голову и незаметно подмигнул ему.
Ярослав вздрогнул. Глаза монаха были разного цвета.