Гранит не плавится

— Большая! Раз ты назвал имя Беллы, значит, можно предположить, что в Чека известно о её деятельности, допустим не всё, а кое-что. Этого достаточно, чтобы её дружки насторожились и, если, конечно, они хоть немножко смыслят в конспирации, немедленно перестроились. В первую очередь они отстранят эту самую девицу от всякого участия в работе организации. Может быть, и сами на время скроются. Таким образом, мы потеряем ещё один след. Наконец, последнее: не следует говорить допрашиваемым такие цветистые и пустые фразы, как те, что ты сказал попу: «Я готов отнести всю эту историю за счёт вашей неискушённости…», «Благодарю за приятную беседу» и прочее… Какая, к чёрту, приятная беседа, когда обстоятельства заставляют тебя вызывать человека в Чека и брать его, что называется, за горло?! Нет, Силин, так не годится!..

— Разве нельзя исправить мои ошибки? — подавленно спросил я. — Скажем, понаблюдать за той же Беллой и её дружками по организации, если таковая действительно существует?

— Ты хоть и сообразительный парень, но наивный ещё… Организация этих молодчиков существует, в этом можешь не сомневаться. — Другое дело, что они молокососы и большого вреда пока причинить не могут. Наша задача — не давать им окрепнуть, опериться. Заблуждающихся — отколоть и наставить на правильный путь, заядлых — изолировать. Но для этого нужно время, — сам знаешь, неспелые плоды не срывают. Полагаю, что госпожа Шульц, вероятно, пожаловала сюда, чтобы поставить работу этой организации на более солидные рельсы и заодно заручиться поддержкой англичан через Мансари. Учти, эсеры не одиноки! Ещё в тысяча девятьсот девятнадцатом году монархисты, меньшевики, эсеры, белогвардейцы, позабыв о партийных и прочих разногласиях, объединились и стали действовать сообща, лишь бы свалить ненавистную им Советскую власть… Что ж, придётся теперь усилить контроль.

По моему расстроенному виду Челноков понял, что я кажусь себе круглым дураком. Он похлопал меня по плечу и, улыбаясь, добавил:

— Веселее, Силин, веселее!.. Носа не вешай. Ещё ничего не потеряно, никуда они от нас не уйдут, не с такими справлялись!..

Модесту Ивановичу Челнокову было года двадцать три — двадцать четыре. Высокий, худощавый, с задумчивыми серыми глазами и большими жилистыми руками, он во всём был образцом аккуратности. Всегда чисто выбритый, сапоги начищены до блеска, гимнастёрка выглажена. Бывший питерский рабочий, активный участник Октябрьской революции, он попал в Чека по партийной мобилизации. И здесь нашёл своё призвание, — у него оказались незаурядные способности разведчика.

— Человек окончил всего четыре класса, а любому интеллигенту фору даст, самого опытного шпиона вокруг пальца обведёт, недаром ученик Дзержинского! — с восторгом говорил о нём старший комендант.

Да, мне было чему поучиться у Модеста Ивановича!..

После всего случившегося нетрудно представить, в каком настроении я отправился вечером на свидание с Маро.

В городской сад я пришёл значительно раньше назначенного срока. Раза два прошёлся по зелёным аллеям. Здесь было очень хорошо — тихо, прохладно. Зелёные кроны вековых деревьев купались в лучах заходящего солнца…

Ещё издали увидел я Маро и побежал к ней навстречу. И всё, что мучило, томило меня, вмиг куда-то исчезло.

— Как я рад, что ты пришла!

— И я рада!

Мы сели на скамейку и молча глядели друг на друга. Оба были слишком взволнованы, чтобы разговаривать.

— Расскажи, как ты жила всё это время, что у тебя нового, как дома? — наконец спросил я.

— Всё по-старому, — ответила Маро, опуская глаза. Опять молчание.

Маро вдруг поднялась со скамьи.

— Пойдём, здесь нехорошо — кругом люди… Город маленький, почти все знают меня…

— Ну и что?

— Ничего, конечно, но…

Мы направились в самые далёкие уголки сада и молча бродили там, держась за руки. Разговор не клеился…

За горами погасли лучи солнца, подул ветер, зашелестели листья. Быстро темнело.

Маро прижалась ко мне, словно искала у меня защиты.

— Трудно мне, — прошептала она. — Так трудно, что и сказать не могу!..

— Что трудно?

— Ах, не спрашивай!.. Не думала я, что всё это так сложно…

— Не терзай себя, дорогая, всё уладится! — Я не знал, как утешить её, успокоить.

— Я всерьёз занялась музыкой, много читаю, главным образом по-французски, — переменила она тему разговора. — Ты много ошибок нашёл в моём письме?

— Нет, всего три…

— Я думала, больше, боялась, что ты будешь смеяться надо мной… Пойдём, поздно уже…

— Как поздно? Вечер только-только начинается! Побудь ещё немного со мной.

— Нет, не могу, меня ждут…

Чтобы не встретить знакомых, мы пошли переулками. Остановились недалеко от её дома.

— Дальше не ходи! — сказала Маро.

Я обнял её, хотел поцеловать, но она отстранилась от меня.

— Не надо, милый! — грустно сказала она и посмотрела по сторонам.

— Когда мы встретимся?

— Когда хочешь!.. Но только не в саду, а где-нибудь в другом месте.

— Где угодно, только бы встретиться.