Гранит не плавится

— Так точно, это его сын. А год назад Егор Васильевич сложил голову за царя и отечество! — ответил Чеботарёв.

— Это ничего не значит! Была бы его воля, он поступил бы совсем по-другому… Так, так, сын Егора Силина, значит, — начальник ещё раз посмотрел на меня. — Ладно, я приму его. Но, молодой человек, не советую вам идти по стопам отца! — Он написал и протянул мне записку.

Я изо всех сил сдерживался, чтобы не нагрубить ему.

Спускаясь по лестнице, я спросил Чеботарёва:

— За что отца выслали из Петербурга и отдали под надзор полиции?

— Ты про большевиков, про Ленина слыхал?

— Нет.

— Придёт время — услышишь… Твой отец был большевиком-ленинцем.

Большевики-ленинцы, — кто они такие, почему власти боятся их? Всю дорогу домой я думал об этом.

Дома спросил маму: кто такие большевики-ленинцы?

— Кто тебе сказал о них? — встревоженно спросила она.

Я рассказал о разговоре с Чеботарёвым.

— Эго смелые, благородные люди, революционеры, борцы за счастье народа, — сказала мама и, помолчав, добавила: — Да, твой отец был большевиком… Но ты, Ваня, ты… — Она подняла на меня полные слёз глаза, в них я увидел страх, мольбу. Теперь я твёрдо знал одно: раз отец пошёл с ними, — значит, большевики стоящие люди.

На следующий день встал задолго до гудка, надел папину блузу, завернул в бумагу завтрак и зашагал! по направлению к мастерским.

Мама, поёживаясь от утренней прохлады, стояла у порога и долго смотрела мне вслед. Я обернулся и по-» махал ей рукой.

Детство моё кончилось.

По стопам отца

Всё получилось так, как я и предполагал: на первых порах работа у меня не ладилась. То резец неправильно поставлю, то чурку не так закреплю. В результате — брак. Видя, как я огорчаюсь, мой учитель, токарь Алексей Чумак, говорил:

— Ничего, парень! Ты шибко не переживай и хозяйского материала не жалей, — научишься!

Однако научился я не скоро — прошло больше трёх месяцев, прежде чем я сумел затачивать несложные детали.

Принёс я домой первую получку. Мама обняла меня, расплакалась.

Но что бы ни говорила мама, я гордился, что ем хлеб, заработанный своим трудом.

В мастерские ходил с удовольствием. Все рабочие считали меня своим и помогали чем могли. Особенно мастер Чеботарёв. Не проходило дня, чтобы он не подошёл ко мне. Он давал мне множество ценных советов и искренне радовался моим маленьким успехам.

Я был не настолько самонадеян, чтобы приписывать своим достоинствам внимание ко мне товарищей их трогательно-бережное отношение. Здесь не забыли большевика Егора Васильевича Силина. Мне посчастливилось быть его сыном.

Чувствовалось приближение грозы. На заводах и фабриках нашего города часто вспыхивали забастовки, рабочие и солдатские жёны выходили на улицу, требовали мира и хлеба. Казалось, только у нас в мастерских спокойно: ни митингов, ни забастовок. Я недоумевал и однажды спросил у Кости, почему наши стоят в стороне.

— Чудак ты, Ваня, ей-богу, чудак! Ты что, не знаешь, что на железные дороги распространяются законы военного времени? — объяснил он. — Чуть пошевелись, и готово — расстрел! Но ты зря думаешь, что наши сидят сложа руки. Придёт время — они покажут себя!

Вскоре это время пришло. Царя свергли. Большевики вышли из подполья. Они повели за собой народ, организовали Красную гвардию.

После Октябрьской революции и в нашем городе установилась Советская власть. Матвей Матвеевич Чеботарёв был избран председателем первого ревкома.

Наступили бурные дни; После работы, захватив винтовки, мы дежурили возле ревкома, патрулировали улицы. Вместе с солдатами, перешедшими на сторону революции, разоружали офицеров, а однажды остановили целый эшелон, шедший с турецкого фронта, захватили винтовки, пулемёты, несколько пушек.

Мама встретила революцию восторженно.

— Наконец-то! — воскликнула она и, по обыкновению, прослезилась. — Бедный Егор, не дожил до светлого дня…

Но радоваться было рано. Вскоре белые казаки генерала Каледина разгромили ревком и установили в городе кровавую диктатуру.

Из всех щелей повылезли прятавшиеся офицеры, воспрянувшие духом буржуи. К нам со всех концов страны хлынули белогвардейцы, Ростов-на-Дону стал центром контрреволюции на юге.

В городе творилось что-то неописуемое. На каждом шагу — ночные рестораны, казино, кондитерские. Улицы заполнили разряженные барыньки, накрашенные девицы, высокопоставленные царские чиновники при орденах и крестах, спекулянты, искатели лёгкой наживы, уголовники и, конечно, пьяное офицерьё. Драки, перестрелки, грабежи не прекращались ни днём, ни ночью. Шампанское лилось рекой.

А рабочие голодали.