Гранит не плавится

После долгого голодного существования жить в этом просторном белом доме, обставленном с восточной роскошью, в обществе воспитанных, образованных людей, гулять в большом парке с вечнозелёными кустами и редкими деревьями было поначалу приятно.

Казалось, всё шло хорошо. Я пользовался полной свободой, брал любые книги из библиотеки, ел за одним столом с хозяевами, домашняя прислуга относилась ко мне почтительно. И всё же я не чувствовал себя счастливым. Часто, лёжа в своей комнате на мягкой постели, под сеткой от москитов, я задумывался над своим положением: кто я в этом доме — нахлебник, просто забава для скучающих хозяев? Лучше было бы выполнять самую тяжёлую работу и знать своё место, чем играть унизительную роль живой игрушки… Но положение у меня было безвыходное, и я терпел. Много читал, часами бродил по парку, а в хорошую погоду брал лодку и уходил в открытое море. Там, далеко от людей, я давал волю своим чувствам и не столько ловил рыбу, сколько думал о своей горькой одинокой судьбе, вспоминал наш дом, родных, товарищей, детство. Ныло сердце, и, чтобы отогнать тоску, я тихонько напевал армянские песни. Ни сытая жизнь, ни хорошее отношение хозяев не приносили душевного успокоения. Белый дом со всей его роскошью превратился для меня в клетку. Сломать же эту клетку и вырваться на свободу я не решался. Так продолжалось до весны…

Однажды вечером Шевкет-бей — так звали молодого господина — позвал меня к себе в кабинет, усадил на тахту и сообщил страшную новость.

— Нури, властям всё известно о тебе, — сказал он. — Только что у меня был начальник городской полиции и потребовал твоей выдачи… Ценой большого бакшиша я добился у него отсрочки на два дня, чтобы иметь возможность решить, как быть дальше. Если тебе небезынтересно знать моё мнение, то скажу: по-моему, для тебя остаётся единственный выход — принять ислам. Ты знаешь, я человек свободомыслящий, и всё же я нахожу, что это даже к лучшему. Пойми, армяне как народ фактически исчезли с лица земли. Может быть, есть ещё кое-какие остатки, но и они в скором времени ассимилируются среди турок. Ты мальчик способный и при желании далеко пойдёшь. Захочешь учиться — учись! В нашем городе есть военное училище, в нём готовят морских офицеров. Достаточно моей записки, чтобы тебя зачислили туда, — подумай. Разумеется, насиловать тебя никто не будет. Не захочешь прислушаться к моим словам, — поступай как знаешь. Тогда… — Шевкет-бей отвёл глаза. — Тогда нам придётся расстаться…

— Благодарю вас за совет, я подумаю, — ответил я, чтобы выиграть время, а в душе поднялась буря… Отказаться от своей нации, предать отца — на это я не пошёл бы ни за какие блага на свете!..

— Как знаешь, — сухо проговорил Шевкет-бей и отпустил меня. Я вышел в сад. Я задыхался от возмущения. Как он мог предложить мне такое?.. Отказаться от своего народа, отречься от отца и матери! Прохаживаясь по апельсиновой роще, я обдумывал своё положение. Твёрдо знал одно: нужно уходить из этого дома, но куда?.. Куда глаза глядят, — решил я наконец и пошёл к себе в комнату взять кое-какие вещи.

Там меня и застала негритянка Фатьма. У этой чёрной женщины было доброе сердце, и она, пожалуй, единственная во всём доме относилась ко мне с искренним сочувствием.

— Зачем собираешь вещи? Или уходишь от нас? — спросила она, не сводя с меня чёрных, похожих на маслины глаз.

Я молчал. Мне не хотелось огорчать добрую женщину.

— Когда человек делится с другим своим горем, оно наполовину становится меньше!.. Скажи, что случилось?

Тихо, чтобы никто не подслушал, я сказал:

— Прежде всего ты должна знать, что я никакой не Нури! Я армянин…

— Это я знала, вернее, догадывалась, — перебила меня она. — Знаю и всё остальное… На что же ты решился?

— Уйти!

— Куда?

— Мир велик, не пропаду!.. Завтра рано утром уйду…

— Нури! Послушай моего совета — не жди утра, уходи сегодня ночью!.. Я давно живу в этом доме и хорошо знаю хозяев…

Её слова поразили меня. Я не обольщался, — я знал, что для Шевкет-бея и его жены я не более как забава, которая рано или поздно может прискучить, но что они способны на подлость — этого я не ожидал.

— Спрячься в Топрак-Кале, я ночью приду туда! — шепнула она и бесшумно, как тень, выскользнула из моей комнаты.

Я не мог найти себе места, ожидая, когда стемнеет. Ложился, вставал, брался за книгу. Часов в десять вышел в сад. Вечер был тёплый. Кроны высоких чинар купались в мягком лунном свете, тень от них падала на дорожки.

У круглой беседки я неожиданно столкнулся с Мединэ-ханум.

— Вышел погулять? — спросила она.

— Да, ханум!.. В комнатах душно, захотелось подышать свежим воздухом…

Она молчала, пристально всматриваясь в моё лицо своими огромными, прекрасными глазами, которые, как мне казалось, светились в темноте.

— Нури, ты успел подумать о предложении Шевкет-бея? — неожиданно спросила она.

— Думаю всё время…

— И что же ты решил?

— Остаться тем, кем родился! — ответил я.

Она вздрогнула.