Гранитный линкор

— Мал, а занозист! Мой характер имеешь! Молодец! — Леонид стиснул руки Колобку.

Ерохин коротко рассказал разведчикам о положении на вершине Гранитного.

— Рация нам нужна! — сказал он.— Доложите об этом генералу,— голос его чуть дрогнул.— Трудновато нам, наступление бы скорее.

Со стороны Гранитного ветер донес частые глухие разрывы. Там шел бой.

— Это у нас! Скорее туда! — заторопился Ерохин.— Передайте, угловцы вершину никому не-отдадут! — пожал он руки разведчикам.— А еще передайте, что дивизия «Пантера» здесь!

Разведчики проводили угловцев до тайного хода сообщения.

...То, чего больше всего боялся Ерохин, случилось: снежные окопы, около которых находился замаскированный выход из вырытого в снегу хода сообщения к вершине Гранитного, были заняты противником. Путь к своим был закрыт. Первая группа из пяти человек тоже не успела выйти.

Продовольствие матросы добыли, а вот доставить его в отряд пока не могли.

— Какое решение командир принимать будет? — послышался в темноте голос Амаса.

— Айда обратно! — горячо дохнул Ерохин.— Где-нибудь найдем лазейку, а не то с боем прорвемся к своим! Нас тут восемь человек— армия!

Матросы на четвереньках дружно устремились за Ерохиным по низкому ходу сообщения, но и обратный ход был закрыт: у каменистого островка тоже находились егеря.

Пришлось снова вернуться к снежным траншеям.

— Вперед пойдешь — пуля в лоб. Назад пойдешь — голова в гроб! — сказал кто-то из сзади идущих.— Ловушка!

У замаскированного входа занятых врагом траншей матросы стали готовиться к бою. Они сняли мешки с продовольствием, зарядили автоматы.

В прорезанные в снежном щите смотровые дырки вплывал рассвет. В десяти метрах виднелись засевшие в окопах враги. —

Углов вынужден был отдать приказ об отходе на среднее кольцо обороны. Однако он не мог смириться с потерей снежных траншей. От них теперь зависело многое: там начинался путь к продовольствию противника. Оттуда голодные матросы ждали возвращения группы Ерохина.

«Если не отберем обратно снежные окопы — голодная смерть!» — говорили они.

Попытки лейтенанта Юрушкина малыми силами контратаковать противника в снежных траншеях не имели успеха. Враг оказался во много раз сильнее: моряки были отброшены.

Совсем трудно стало североморцам. Враг  наседал со всех сторон. Все меньше и меньше оставалось в отряде матросов. Выход был один: отойти на последнее кольцо обороны, там можно будет малым количеством людей дольше удерживать вершину.

Матросам хочется есть и спать... Холодно, ох, как холодно! Ерохин с продовольствием еще не вернулся, да и как он вернется? Снежные траншеи в руках врага. Углов видел, что, кусая распухшие от ветра и голода губы, матросы с надеждой смотрели в сторону оставленных окопов.

К капитану подошел Юрушкин. Правая щека лейтенанта была забинтована.

— Т-товарищ капитан, разрешите взять с с-собой три десятка м-м-матросов?

— Против роты егерей?

— Так точно!

Командир отряда до боли стиснул руку лейтенанта.

— Разрешаю, выполняйте!

— Есть в-выполнять! — Юрушкин сделал несколько шагов вперед и вдруг повернул обратно.

«Что-то неладное!» — забеспокоился Углов.

— Я б-беспартийный,— простуженный голос лейтенанта дрожал.— К-комсомольцем не был, п-пионером тоже...

— Ну я что же? — капитан озабоченно подошел к лейтенанту.— Говорите...

— Р-родителей не п-п-помню, рассказывали — были р-рабочими, рано умерли,— сдержанно продолжал Юрушкин.— Рос и воспитывался в семье с-священника... Он не п-позволял мне общаться с т-товарищами, которые тоже избегали меня и часто называли «п-п-поповичем». Г-говорили, что из меня т-тоже будет поп. А я м-мечтал стать офицером. И м-мечта моя сбылась: меня п-приняли в пехотное училище. Учился я лучше всех: п-получал только п-пятерки. Преклонялся перед дисциплиной, любил с-строгость, воинский п-порядок, безукоризненный вид воина и бесп-п-пощадную требовательность. «Д-дисциплинарный устав армии — основа основ»,— так думал я. Как думал, т-так и делал. Начальство м-меня п-поощряло, хвалило. «Из вас, курсант Юрушкин,— часто говорили м-мне п-преподаватели,— выйдет образцовый офицер!» И я гордился этим. Но к-курсанты, как п-правило, не любили меня. Избегали моей дружбы. Я всюду чувствовал себя одиноким и тяжело п-переживал это... П-потом я хотел скорее п-попасть на фронт: думал там найти себя, не нашел. Одиночество п-преследовало меня... В начале войны я п-попал под бомбежку. Меня контузило. Хотели демобилизовать, но я не хотел. Послали на север. Здесь, на Угрюмом, матросы тоже не любили меня. А я за это не щадил их. Гауптвахта была моей мерой воспитания. П-пока не п-произошел случай с матросом Ерохиным. Т-тогда майор Карпов п-помог мне открыть глаза, а вы, т-товарищ капитан, помогли открыть душу м-матроса. Здесь, где из-за к-каждого камня выглядывает смерть, я наконец нашел себя. Мои п-подчиненные стали моими друзьями. Они теперь, не стесняясь, раскрывают передо мной свое сердце и, к-кажется, п-полюбили меня. И я п-п-полюбил их.— Юрушкин вынул из планшетки исписанный красивым почерком листок бумаги и протянул капитану: — Прошу, п-п-передайте майору К-карпову!