Граница безмолвия

Изба больше напоминала лабаз, хозяин которого из-за неаккуратности своей умудрился захламить полы, полки и даже утыканные гвоздями стены. Но все же одна, освещенная окном и сразу тремя керосинками комната напоминала более или менее приемлемое для человеческого обитания жилище, и именно там, сидя за столом, но не в кресле, а на каком-то устланном шкурами возвышении, их и встретил старейшина одного из самых больших и древних тунгусских родов.

– Встать, прапорщик-кавалергард Орканов! Я сказал: «Встать!». Отдать честь старшему по чину! – прямо с проема двери, хрипловатым басом прокричал Кротов. – И только посмейте не признать во мне штабс-капитана Кротова. Пристрелю без права на помилование.

На какое-то время в комнате воцарилось напряженное молчание. Подхватываться и отдавать честь Барс-Оркан явно не собирался. Мало того, спокойно перебирая четки, он лишь на несколько мгновений задержал свой взгляд на Кротове, чтобы затем перевести его на обер-лейтенанта Энриха. Уловив этот интерес к себе, германский офицер снял черный кожаный плащ, которым прикрывал мундир, и надел фуражку, которую, чтобы не привлекать особого внимания тунгусов, нес в руке.

– Значит, это действительно вы, штабс-капитан? – наконец произнес Барс-Оркан, вновь возобновив движение по кругу связки костяных четок. – Лица вашего рассмотреть не могу: слепнуть стал, совсем плохо вижу. Когда Никола сообщил мне о вашем прилете, я не сразу понял, кто такие, решил, что энкаведисты. Что о прошлом моем пронюхали.

– Вы позволили бы арестовать себя, господин прапорщик? Впрочем, прапорщик – это в прошлом. Штаб Белого движения присвоил вам внеочередной чин – поручика, который подтвержден приказом германского командования. – Никакого «штаба Белого движения» не существовало, как не существовало и приказа о присвоении Барсу-Оркану чина поручика. Кротов прибег к этой фантазии только для того, чтобы как-то взбодрить тунгуса, будучи уверен при этом, что проблем с присвоением Барсу-Оркану этого чина не будет. Атаман Краснов такой приказ подпишет.

– Спасибо за чин, – сдержанно отреагировал тунгус, вновь разочаровывая штабс-капитана.

Нет, не чувствовалось в его голосе той пылкости, с которой когда-то молодой прапорщик-тунгус Орканов говорил о Сибирском царстве хана Кучума, о своей принадлежности в ханскому роду, о стремлении возродить историческую справедливость, объединив под своим ханским бунчуком все сибирские народности. Штабс-капитан понимал, что прошло немало лет, и все же ему не хотелось верить, что этот прапорщик, когда-то яростно мнивший себя великим ханом, превратился в обычного тунгуса-оленевода. «Но если окажется, что он и в самом деле так одичал, – сказал себе Кротов, – пристрелю без права на помилование».

– Вы спросили, позволил ли бы я себя арестовать, – неожиданно напомнил Барс-Оркан, словно бы вычитал его мысли. – Нет, конечно. В опасные минуты под рукой у меня всегда имеется трое метких охотников-тунгусов, настоящих воинов, которые запросто перестреляют взвод этих идиотов-коммунистов. – Кротов уже успел обратить внимание, что по-русски Барс-Оркан говорит почти без акцента, а главное, избегает всех тех словечек, которые в его, штабс-капитана, понимании определяют суть «тубильного наречия».

– Эти трое тунгусов знают, что вы были связаны с Белым движением?

– Важно то, что эти трое тунгусов знают, что они… тунгусы. Как только Никола из рода Оркана сказал, что старший из прилетавших несколько раз произнес: «Пристрелю без права на помилование», я сразу же сообразил: это мог быть только штабс-капитан Кротов! А еще понял, что очень скоро штабс-капитан Кротов прилетит в стойбище.

– Мы не в стойбище летели, Барс-Оркан, а в ставку Великого Оркана, хана всех тунгусов.

От неожиданности Оркан вздрогнул, всем телом встрепенулся, но тут же поугас.

– Решили припомнить мне грезы молодости, господин штабс-капитан?

– Благодаря моим стараниям, поручик, теперь это уже грезы абвера, то есть германской разведки, по заданию которой мы сюда и прибыли. Вы знаете о том, что германские войска уже подходят к Москве?

– Знаю. В шатре у меня радиоприемник стоит, на батареях. Старший зять из Салехарда привез. Зоотехник. Совсем советский начальник. Вместо калыма привез. Радио оставил, дочь забрал, в Салехард увез. Дочь увез, радио оставил, – таково оно, течение жизни нашей, тунгусской…

– Кто-нибудь из агентов германской разведки с вами связывался?

– Какой в этом смысл?

– Фюрер планирует довести свои войска до Урала. Но уже теперь мы хотим, чтобы вы, Великий Оркан, будущий хан Великой Сибири, начали объединять вокруг себя сибирские народности.

– Народы, штабс-капитан, народы – жестко, по слогам поправил его Барс-Оркан. – Невзирая на численность.

– «Народности», «народы»… Какое это имеет значение? Стоит ли придираться к словам? Важно другое: со мной прибыл представитель германского командования господин Энрих, – представил он своего спутника.

– Подойдите поближе, – обратился Барс-Оркан к Энриху. – Хочу взглянуть на ваш мундир.