Граница безмолвия

– Чтобы затем погубить их в болотах тундры? – парировал фон Готтенберг наполеоновские замашки пилота. – Мы придем сюда после Москвы. Какой остров предпочитаете в свое владение: Вайгач, Новая Земля, Земля Франца-Иосифа?

– Он предпочитает острова Большевик и Комсомолец, что на северо-западе Карского моря, – съязвил штурман.

– Прекрасные места для ссылки тех большевиков и комсомольцев, которые все еще уцелеют после нашей окончательной победы, – мрачновато отшутился Шведт. – Приглашаю на открытие концлагерей, охраняемых исключительно белыми медведями.

– Зачем трудиться, обер-лейтенант? Коммунисты сами достаточно настроили их, для своих же.

В их милую болтовню ворвался голос радиста, сообщившего, что пилот пикирующего дальнего бомбардировщика «Дорнье-217»[26], шедшего впереди группы, слышит позывные радиомаяка «Северного призрака».

– Следуйте к аэродрому, – тотчас же приказал через него Готтенберг. – Как только приземлитесь, немедленно доложить. Остальным двум морским штурмовикам прикрывать посадку «Дорнье», а затем – посадку основной группы.

Выйдя из кабины, оберштурмбаннфюрер буквально столкнулся со штабс-капитаном Кротовым. Его сибирские стрелки вместе с горными стрелками из корпуса «Норвегия» занимали все пространство между «каютами» и огромным грузовым отсеком. Одни сидели на боковых сиденьях, другие просто на каких-то тюках и ящиках с продовольствием и боеприпасами. При появлении Готтенберга все они поднялись и застыли в таких напряженных позах, словно ожидали, что для них, беспарашютных, вот-вот последует команда высаживаться.

– Я так понимаю, что мы уже над Россией? – спросил командир сибирских стрелков.

– Углубляемся, штабс-капитан, углубляемся.

– По-разному представлял себе возвращение в Россею-матушку, но даже предположить не мог, что пробираться в нее буду со стороны Северного полюса, да еще и в чреве германского бомбардировщика.

– Молите Бога, чтобы не оказаться в чреве НКВД. Поэтому сразу же после приземления выводите своих стрелков и вместе с «норвежцами» занимайте круговую оборону у самолета.

– На базе настолько неспокойно? – с улыбкой поинтересовался Кротов.

– Наоборот, на базе слишком спокойно, чтобы это успокаивало.

– Только бы удалось залечь. Все мои кавалергарды – из сибиряков, все – отменные стрелки.

– Не далее как вчера вы называли их пропойными висельниками, – по-русски напомнил ему барон.

– Относительно «висельников» – это я так, для согреву окопной души. Но дело свое рукопашное кавалергарды мои знают. Сунется кто – укладывать будем, как на стрельбище.

В этом коренастом, крепко сбитом офицере действительно просматривалось нечто такое, что выдавало в нем истинного окопника. В его взгляде исподлобья и в слегка наклоненной – вперед и влево – фигуре улавливалась та фортовая уверенность, которая способна была внушать доверие. Во всяком случае, в бою барону хотелось бы видеть рядом с собой именно этого окопника. Правда, чего-то холено-офицерского в Кротове угадывалось мало, скорее он походил на фортового уголовника или удачливого полкового разведчика, хоть сейчас – с финкой за голенищем – готового отправиться за линию фронта. При этом фон Готтенберг знал: чтобы воспринимать Кротова именно в таком образе, нужно было хорошо – как и сам он – знать характерные типы русских, их житейскую психологию.

– Понимаю, у вас тут свои давние счеты, – снисходительно усмирил он штабс-капитана.

– Держаться до последнего патрона, барон. У нас, у сибирских стрелков, только так.

16

Погрузившись по шею в озерце, Ордаш ощутил блаженное тепло. Перемещаясь то в сторону заливчика, в котором чувствовал себя, как в парной бане, то к середине его, Вадим ощущал, как тело его постепенно размякает, становится ватным и непослушным. В то же время где-то в спине – еще в детстве простуженной – радикулитно обостряется боль. Однако продолжалось это минут десять, затем боль каким-то странным образом рассосалась, растеклась по телу и словно бы испарилась вместе с дымкой залива.

А ведь было бы это озерце на материке, где-то поблизости заставы, подумалось старшине, можно было бы понемногу «отмокать» в нем хоть каждый день.

– Эй, погранохрана, хватит плескаться! – донесся до него голос старшего лейтенанта, которому, очевидно, скучно было сидеть в одиночестве за банкой разведенного спирта.

– Еще пару минут! Боли в спине изгоняю!

– Думаешь, этой парилкой можно что-то изгнать?!

– Это же, считайте, полноценная сероводородная ванна. На южных курортах только ими и лечат!

Приподняв руку над водой, Ордаш понаблюдал, как едва заметно шевелятся вздыбленные волосы на кисти. Облепленные какой-то серой массой, они были похожи на обросшие известкой водоросли.

– Я-то думаю: почему мне все время южные курорты снятся?! Все равно не тяни. Эй, Тунгуса, как там у нас с консервным супом?!

– Через десять минут будет готов! – донесся сквозь приоткрытую дверь голос ефрейтора.

– Слышал, погранохрана? – обратился начальник заставы к старшине. – В твоем распоряжении ровно десять минут. И ни секунды больше. На все твои болячки!

– Есть, не более десяти минут!