Граница безмолвия

Достигнув средины острова, мореплаватели почувствовали, что дальнейший поход становится безумием. Несколько раз пограничникам приходилось орудовать баграми, поскольку возникала реальная опасность оказаться в ледовом плену. Но все же старшина с каким-то странным упорством вел свой небольшой баркас к северной оконечности острова, завершавшейся небольшим горным массивом. А достигнув её, открыл для себя лежбище тюленей. Их тут было до полусотни особей, целая колония массивных, ленивых и совершенно нелюбопытных животных, у которых появление суденышка с какими-то людьми не вызвало абсолютно никакой видимой реакции.

– А ведь это тоже мясо. Что скажешь, ефрейтор?

– На острове можно жить долго. Огонь иметь, патроны иметь – живи, сколько хочешь.

– Ты прав: если запастись в достаточном количестве топливом, спичками и патронами – жить здесь действительно можно. – С дровишками на острове туговато, а запасы угля на фактории не беспредельны. Корабельных сосен на острове не навалишь, как, впрочем, и на тундровом побережье. Ты, ефрейтор, похоже, прицениваешься. Может, после службы где-то здесь и осядешь, в промысловые охотники подашься?

– Я хотел бы жить на острове, – кротко сообщил Оркан, никак не развивая эту мысль.

А через несколько минут медленного продвижения вдоль тюленьего лежбища, в небольшой бухточке они увидели остатки охотничьей хижины: разоренная крыша, полурасшатанные ветрами стены, покосившиеся двери…

– Похоже, Оркан, на то, что обживать берега этого острова пытались задолго до тебя. Причем не единожды. Однако всякий раз человек уходил отсюда – то ли на материк, то ли в иные миры, но уходил.

– Чужая земля чужого человека не принимает, – философски заметил тунгус. И старшина обратил внимание, что произнес он это не только не коверкая слова, но и вообще без какого-либо акцента. Причем на сей раз у Вадима вновь, уже в который раз, появилось подозрение, что это коверканье и этот акцент – своеобразное выражение его неприемлемости чужой культуры, «чужого человека на чужой земле».

– Но ты-то землю эту считаешь своей?

– Конечно, своей. Тунгусы когда-то жили на берегу океана. И теперь здесь тоже есть кочевье тунгусов. Автономия там, где Тура, а земля – здесь. Ненца здесь не жил, здесь тунгуса жил.

– Ну, вопрос сложный… – примирительно объявил старшина, пытаясь не углубляться в суть этой проблемы, – причем по нынешним временам еще и международно-конфликтный. Поэтому, как говаривает наш командир, не нагнетай атмосферу.

Когда они наконец добрались до Нордического Замка, старший лейтенант уже ждал их, нервно прохаживаясь у пирса.

– Какого черта?! – буквально взревел он, увидев в створе бухты долгожданный бот. – Где вы шляетесь?! Кто разрешил?! Вас спрашивают, старшина!

– Теперь, однако, увидим, кто атмосфера нагнетать будет, – вполголоса пробубнил тунгус, ехидно ухмыляясь.

– Пока вы отдыхали, мы решили осмотреть остров, товарищ старший лейтенант, – через плечо, продолжая налегать на весла, ответил Вадим.

– А приказ осматривать его был?!

– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Но… участок-то пограничный. И коль мы уже здесь…

– Вот именно: «коль мы уже здесь»! А должны быть там, на заставе!

– Три часа дня, командир, – примирительно молвил Ордаш. – Садитесь, через пару часов будем на материке.

– Какое «на материке»? – вновь нервно прошелся взад-вперед старший лейтенант. – Ты туда посмотри, – ткнул он биноклем в сторону заставы, – что там делается!

– А что? – не понял старшина. – Волна небольшая, бот надежный.

– Какая волна, какой бот?! Вы отсюда под прикрытием косы уходили, и под прикрытием скал возвращались. А ты вон туда посмотри: от середины пролива и до материка все пространство забито льдом. Поднимись на балкон и посмотри в бинокль.

Загревский был прав. Осмотрев южную часть пролива в бинокль, старшина ужаснулся. До половины пролива они на своей посудине еще как-то могли бы добраться, но где-то там и застряли бы – ни парус, ни весла не помогут. Причем застряли бы так, что даже трудно себе представить, какая сила способна была бы их освободить. Это уже был не тот лед, по которому, испытывая судьбу, можно добираться до материка пешком. И кто знает, удалось бы вернуться на остров или пришлось бы несколько суток дрейфовать.

– Ну, что скажешь, великий мореплаватель?! – не мог скрыть своего раздражения начальник заставы. – Сколько дней еще придется нам пробыть здесь?!

– В проливе – течение. Это лед, пришедший вместе с айсбергом. День, максимум, два – он рассредоточится и, лавируя между льдинами, можно будет искать проход к материку. Кстати, вчера этого льда не было. Сегодня утром, очевидно, уже был, но мы не могли видеть его из-за нависшего над материком и частью пролива тумана. Теперь же, с бота, он тоже был едва различим, поскольку лед все еще сливался с полосой тумана.

С доводами Загревский был согласен, однако успокоиться не мог. Он то нервно прохаживался по балкону, то врывался в зал и, матерясь так, что одесские биндюжники краснели бы от стыда, метался по нему, словно уже оказался на гибельной, уносящейся в открытый океан, льдине.