— Пишите. Фамилия моя Кожух, имя Борис, отчество Степанович. До войны был инструктором Осоавиахима в Минске. В сорок первом спрятался от мобилизации. Пришли немцы, предложил свои услуги. Работал инструктором по стрелковой подготовке в минской полиции.
— Участие в расстрелах принимали?
— Нет. Это вы легко проверите. Я только учил полицаев стрелять. В сорок третьем вызвали в референтуру СД, беседовал со мной оберштурмбаннфюрер Колецки. Предложил пойти в специальную школу. Я согласился.
— Что это за школа и где она находилась?
— Под Гродно, на двадцатом километре Минского шоссе.
— Чему вас учили?
— Обучали только приёмам и навыкам ближнего боя.
— Из вас готовили диверсантов?
— Я бы не сказал. Нас было пятнадцать человек. Готовили группу. Наш командир, бывший польский поручик, мы его звали Поль, говорил, что нас готовят для одного боя. Больше мне ничего не известно.
— Зачем вам понадобилось пересекать границу?
— Мы взяли какого-то человека, он проводил нас до бункера бандеровцев, и мы их уничтожили.
— Как уничтожили? — изумился Тамбовцев.
— Ножами, — спокойно ответил Кожух, — всех до одного.
— Зачем?
— Не знаю. Клянусь вам.
— Когда вы видели последний раз Колецки?
— Час назад. Он был с нами, его псевдоним — полковник Гром.
Четверо пограничников копали могилу. Прямо в лесу, рядом со схроном банды Резуна. Трупы лежали в стороне, накрытые раскатанным брезентом.
— Двадцать два человека, — сказал Кочин. — Умельцы!
— Немцы эту сволочь хорошо готовили, — ответил Тамбовцев. — Ты не забудь, чтобы санинструктор хлорку засыпал.
— Слушай, Борис, с чего бы это они стали нам помогать?
— Пока не знаю. Но скажу одно, на твоём участке готовится какая-то акция. Смотри, чтобы ребята несли службу как следует.
Лес был прошит солнцем и казался светлым и радостным. И птицы пели. Уходило лето, лес становился по-осеннему прекрасным. И совсем не совмещалось с этой красотой то, чем занимались в нём люди.
Верхушки кленов разлапились по стеклам зимнего сада. Уходящее солнце высвечивало их неестественно бронзовым светом. И поэтому Тамбовцеву казалось, что он сидит внутри большого красивого фонаря.
— Любопытный у тебя кабинет, Середин.
Полковник Губин, прилетевший из Москвы, стоял спиной к офицерам, любуясь закатом.
— Кабинет на зависть, — Середин потёр руки. — Только вот как зимой его топить — не знаю.
— Здесь же зимний сад был? — Губин подошел к стеклу. — Значит, под полом трубы проложены. Ты в городе мастеров найди, пусть проверят систему отопления. Представляешь, зимой город в снегу, солнце висит красное, а ты сидишь в своём фонаре в полном тепле и любуешься на эту красоту.
— Пал Петрович, — Середин встал, — что в Москве-то слышно? Когда войне-то конец?
— Ты, Иван Сергеевич, здесь к войне ближе, чем мы в Москве, — засмеялся Губин, — я у тебя сам спросить хотел.
— У вас там обзор шире.
— Это точно. Так вот, мы внимательно проанализировали ваше сообщение. Да, действительно, дела на твоем участке творятся странные. Фашисты уничтожают друг друга. Значит, есть третья заинтересованная сторона. До нас доходят данные о попытках сепаратных переговоров между деятелями СС и спецслужбами союзников. За нашей спиной начинается не совсем чистая игра. Москва предполагает, что Польша и Западная Белоруссия стали объектом пристального внимания Интеллидженс сервис. Нам точно известно, что Колецки был в тридцать девятом году завербован английской разведкой. Работал он на временно оккупированной территории, занимался подготовкой разведкадров. Сначала для СД, но, мне думается, позже он готовил людей и для своих лондонских хозяев.
— Товарищ полковник, — Тамбовцев встал, одернул гимнастёрку, — но ведь англичане наши союзники.
Губин помолчал, поглядел внимательно на капитана.
— Наши союзники, капитан, простые солдаты и офицеры, сражающиеся с фашизмом. Но, к сожалению, политику своих государств определяют не они. Я думаю, что Лондон не зря поддерживает польские националистические формирования. Мы победим немецкий фашизм. Но империалисты будут готовиться к новой войне с нами. А о том, что новый враг уже объявился, говорит хотя бы случай с уничтожением банды Резуна. На той стороне действует так называемая бригада Армии Крайовой майора Жеготы. Сейчас приедет наш польский товарищ, полковник Поремский, он вам расскажет о Жеготе. Сколько сейчас времени?
— Девятнадцать двадцать две, — взглянул на часы Тамбовцев.
— Поремский будет через восемь минут.
Полковник Поремский, высокий, совершенно седой, с лицом, обезображенным кривым зубчатым шрамом, вошёл в кабинет Середина ровно в девятнадцать тридцать.
Тамбовцев поглядел на внушительную колодку польских и советских наград и понял, что полковник немало повоевал. По-русски он говорил чисто, но как-то непривычно расставлял слова.