Граница дождя: повести

Маша уже все вспомнила. В памяти вспыхнули детали, много лет пролежавшие недвижно, и так остро захотелось в Лунёво, хотя, наверное, там уже все неузнаваемо переменилось, да и жива ли их тетя Тоня. Маша поймала себя на том, что представления не имеет, сколько тете Тоне могло бы сейчас быть лет, она не имела возраста. В детстве, понятное дело, есть всего две градации: взрослые и старые. Тетя Тоня была взрослой, как и ее муж дядя Гена, молчаливый и частенько пьяный, запомнившийся только тем, что дарил им удивительные деревянные свистульки, которые были в большой цене при всяких обменах в московских дворах. А старой была ее мать — баба Клава, которая жила на печке за занавеской, сама не ходила и в детском сознании была чем-то запретным и страшным, о чем лучше не думать. В погожие дни, когда ее выносили на стуле посидеть на крыльцо, они старались скорее прошмыгнуть мимо, пробормотав дежурное «здрастьебабклава». Приехав в Лунёво очередным летом, они не обнаружили старушки, «схоронили по весне». Когда они покидали Лунёво навсегда, Маша была уже взрослой, но насколько старше была тетя Тоня, не знала. Она только хорошо помнила, как та расстроилась, когда Маша развелась с мужем, все твердила, что ей вот Господь деток не дал, а Маша не должна «пустой» остаться, и это слово долго отзывалось в ней какой-то невнятной угрозой.

— Слушай, Сережка, съездить бы как-нибудь в Лунёво… Кстати, как ты думаешь, тетя Тоня еще жива?

— Запросто. Ей всего-то сейчас лет семьдесят с мелочью.

— Давай съездим, покажем Верочке места нашего босоногого детства.

— Что показывать? Там, поди, сплошные крепостные стены, не уступающие Кремлевской, трехэтажные дворцы и цепные псы по бокам асфальтовых шоссе, а ты будешь искать свои детские тропиночки и не находить ни единой приметы.

— Наверное, ты прав, но хочется…

Поначалу ей льстило внимание Лаврика. Во-первых, он был на два года старше, что поднимало ее в глазах подружек. Во-вторых, был, что называется, «из хорошей семьи», потому носил ей букеты полевых цветов и аппетитно сидящей на веточках лесной земляники. Он приглашал ее танцевать, и только потом все беспорядочно и бестолково пристраивались вокруг них в кружок, пытаясь изображать то, что считали твистом или чарльстоном. Лаврик всегда провожал ее до калитки после общих велосипедных поездок, даже если рядом ехал Сережа. Все это выглядело довольно странно, потому что больше ни одной «пары» в лунёвской компании не было. Маша была посвящена в тайну их с Сережей грехопадения, когда на лесной поляне они давились сигаретами «Прима». Лаврику хотелось выглядеть героем, но случая проявить себя не представлялось.