Оливия, Никки и Джефферсон спали. Дейв некоторое время пребывал в хрупкой полудреме, а затем вдруг дернулся так, словно вот-вот мог упасть в бездонную яму. Он прикинул, что предстоит проехать еще сотню миль до горы Уайт Мэншн. А дальше — кто знает, есть ли там нормальная дорога! Шоссе 191 было четырехполосным и выглядело совершенно безлюдным с нынешней позиции Дейва: ни одной заброшенной машины или грузовика на много миль вперед. Утренний свет покрасневшего неба открывал вид на то, что раньше называлось Западным Раем, землей с низким кустарником и малиновыми скалами, большими лугами и горами, высившимися на расстоянии; вид на арки и соборы из камня, выстоявшими в межпланетных атаках. Каким же удивительным созданием была планета Земля! Дейв не прекращал об этом думать с тех самых пор, как началась эта война, но никогда не думал об этом до нее, ведь постоянная потребность решать бытовые проблемы и зарабатывать себе на жизнь сильно отвлекала от философских измышлений. Да и Дейв МакКейн никогда не был склонен философствовать. Однако теперь он понимал, что Земля была удивительной планетой. От теплых морей до замерзшей тундры, от пышных лугов и сосновых лесов до красных скалистых гор, возвышавшихся на равнинах вдоль шоссе 191 — все это было невероятным разнообразием творения. И ведь всю жизнь он прожил в этом удивительном мире! Сейчас эта мысль ошеломляла его.
Дейв понял, что Итан проснулся и теперь молча смотрел в окно. Если инопланетянин и читал сейчас его мысли, то предпочел не отвечать.
— А еще это были века, — заговорил Итан, — изобретений, гениальных идей, теорий и стойкости. Кажется, ваша раса каждый раз находит способ преодолеть препятствия. Поэтому вы все еще живы.
— Что? — Джефферсон проснулся и прищурился от утреннего света. — Ты о чем это?
Итан кивнул.
— Мы с Дейвом просто беседуем.
— О, — протянул проповедник. Он выглядел озадаченным, но не решился ничего спрашивать.
Остальные тоже начали пробуждаться. Итан заметил, что сегодня Оливия выглядела очень вялой и изможденной. Даже сквозь сон она плакала о Джоне Дугласе, не могла примириться с тем, что его больше нет. Она оплакивала и потерю человеческого мальчика, назвавшего себя Итаном Гейнсом. Похоже, она прониклась к нему материнскими чувствами и стремилась защитить его... потому эта потеря оказалась для нее особенно болезненной. А Миротворец не мог притворяться, что в этой телесной оболочке еще осталась часть земного мальчика. Что он мог сказать Оливии, чтобы успокоить ее? Чтобы она поняла...
Ничего. Ему нечего было сказать ей, поэтому ей было позволено скорбеть до конца.