Граница (ЛП)

     — Сядьте, — сказал Дерриман. — Он будет произносить речь примерно через минуту, — начальник штаба указал на цифровые часы прямо над стеклом, отсчитывающие секунды.

     Один из присутствующих членов технической команды нажал кнопку на пульте управления.

     — Кэти, у него все еще ненужный блеск на носу, — этот человек говорил устало, лицо его казалось потускневшим, как будто он проходил через эту бесполезную цепь событий сто раз, но вынужден был делать это снова и снова, потому что такой была его работа, и он выполнял ее в меру своих возможностей. Женщина кивнула и принялась работать кисточкой.

     Дерриман сел в первом ряду между Дейвом и Джефферсоном, стараясь держаться подальше от Итана, сидевшего в том же ряду. В конце ряда сидела Первая Леди, которая не пощадила взглядом присутствующих. Она пила что-то из стакана, в котором плавал лед, и Дейв уловил запах алкоголя.

     — Теперь все нормально? — спросил Бил, глядя вверх на то, что должно было быть микрофоном, установленным на стене.

     — Все в порядке, сэр, — ответил техник.

     — Мэнди? У меня все в порядке? — голос Била казался тонким и хрупким, далеким от того, что Джефферсон и Дейв помнили из прошлых речей, хотя Дейв не особенно часто слушал эти речи и не особенно любил политику. Прежде чем в мир пришли пришельцы, его мнение состояло в том, что политики презирали свою публику, а обращались к ней только тогда, когда им нужны были голоса.

     — Да, с тобой все в порядке, — сказала Первая Леди, хотя даже не перевела взгляд на мужа, а вместо этого опустила глаза и сделала еще один глоток.

     — Мой самый заслуживающий доверия критик, — сказал Бил, нервно усмехнувшись и обратившись ко всем, кто слушал. На нем был тот же темно-синий костюм, белая рубашка и галстук с красным узором, которые Джефферсон уже видел. Он был безупречен в своей одежде, и макияж был сделан профессионально. Темные круги под глазами Била и глубокие морщины, пересекавшие его лоб, спрятались, однако никакой макияж не мог замаскировать чувство печального и трагического отчаяния, которое — Итан знал — ощущал каждый в этой комнате.

     — Сэр, — обратился техник. — На телесуфлере нет бликов?

     Похоже, это был стандартный вопрос.

     — Нет бликов. Все хорошо.

     — Мы дадим обратный отсчет до прямого эфира, как обычно. Кэти, заканчивай. Джордж, все готово. Софиты светят идеально, — визажистка закончила работу, а техник спустился с лестницы и сложил ее, чтобы тут же прислонить к дальней стене.

     Джефферсон наклонился вперед.

     — Что здесь происходит? — спросил он Дерримана.

     — Обращение президента к народу. Он делает это два раза в месяц.

     — К народу? К какому народу?

     — К тому, который, по его мнению, все еще существует.

     — Он не знает правды? Думает, что у людей все еще есть кабельное телевидение?

     — Джентльмены, я нажимаю кнопку записи, — сказал техник, словно предупреждая остальных, что им следует быть осторожными и выбирать слова более тщательно.

     — Давай, — кивнул Дерриман. — Мы здесь, чтобы посмотреть.

     — Включить камеру №1. Включить камеру №2. Мистер президент, начинаем через пять... четыре... три... два... один... мы в эфире.

     Джефсон Бил выпрямился в свете софитов. Он не улыбался камерам, но лицо его не было угрюмым. Он был политиком, и на его тонком желтом лице застыло выражение самой глубокой и искренней решимости.