Граница миров

— Моя лошадь не гоготала, — тихо вставила в речь бабки Софьи Стефания. — Моя лошадь вообще молчаливая была. Храпела иногда, фыркала. Ржала уж совсем редко. Это первая. Остальные… Разные были…

— Ой, Стефа, совсем с ума рехнулась! — всплеснула руками бабка Софья, — Ты чего ж несешь-то? Соображаешь? Откуда в городе лошади? Из богатых ты, что ль?

— Не всю жизнь я в городе жила. — Бабка Стефания встала. Несколько секунд ей понадобилось, чтобы разогнуть скрученную хондрозом спину. Потом она тяжело оперлась на трость и опять взглянула на небо, — Пойду я, — сказала она совсем уж тихо. — Пойду. Сегодня домработница новая прийти должна… А время-то уж к ужину.

— Ой, Стефа, опять ты со своей девчонкой разругалась? Чего ты их гоняешь-то постоянно? — Бабка Софья засмеялась сухим старческим дребезжащим смехом. — Хотя верно, хотят твою квартиру получить — пусть работают как след, а не как попало.

— Именно. — Бабка Стефания позволила себе улыбнуться.

Не прощаясь, бабка Стефания поковыляла к подъезду, мучительно выворачивая больные ноги. Кости и старые шрамы опять ныли, чесались и болели. Стефания оглянулась на провожающую ее странным взглядом бабку Софью и подумала, что надо подниматься на второй этаж, а лифта в их пятиэтажке нет.

Бабка Стефания знала, что ее не любили в доме и во дворе. Невесть откуда взявшаяся, купившая за бешеные деньги квартиру со всей мебелью у уезжающих на Запад предыдущих владельцев, она жила скромно. Среди мусора соседи никогда не видели ничего особенного, кроме разве что банок из-под икорки красной. Любила, видать, бабка Стефания красную икру.

И, верно, любила. В остальном же ее рацион был четко ограничен и просчитан. Она ела только то, что могло принести реальную пользу ее организму, а не то, что было вкусно.

И все равно считали бабку Стефанию странной. Ведьмой ее считали. Могла она и зуб больной заговорить, и безнадежного на ноги поставить, и приворотное, безотказно действующее средство сварить, но редко, ой как редко помогала она людям, по каким-то своим критериям выбирая тех, кому помочь можно и нужно, и отсылая прочь с глаз тех, кому, как она думала, помощь не требовалась.

Кроме того, знали мальчишки во дворе, как здорово умела бабка Стефания обращаться со своей тростью. Любили они с безопасного расстояния дразнить старуху «ведьмой», а когда доводили ее до белого каления, каким-то неведомым никому способом она оказывалась прямо в центре мальчишечьей стаи и охаживала ребятню по спинам увесистой тростью. Охаживала больно, но бережно — ни синяков, ни ссадин не оставалось никогда, но наука была крепкой.

Много странностей замечали за бабкой Стефанией соседи, но не трогали сварливую старушку, боясь, что сглазит или порчу напустит. От нее всего ожидать можно было. Все запомнили историю с двумя ее домработницами, работавшими у нее подряд, одна за другой. Они оказались не в меру вороватыми, и сдачу, возвращаясь из магазина, клали себе в карман, а не Стефании в кошелек, и вещички утаскивали, но потом вдруг случилось что-то. На брюхе ползли к сидевшей на лавочке бабке Стефании и шипели, словно змеи, а у ног мирно и ласково улыбающейся старушки свернулись калачиком и застыли в какой-то невероятной позе. Обе девушки в психиатрическую клинику были помещены. Как знали соседи, обе они вообразили себя змеями, и вывести их из этого состояния оказалось невозможно.

Побаивались бабку Стефанию в доме и во дворе. Знали, что есть у нее в квартире кладовка, куда никому из домработниц заходить было нельзя. Никогда. Но одна как-то раз умудрилась заглянуть и ахнула — стояли там латы рыцарские! Огромные, под потолок! И эта девушка была уволена.

Домработницы у бабки Стефании были не роскошью, а насущной необходимостью. Была она стара, очень стара. По документам ей было восемьдесят шесть, а сколько на самом деле — не знал никто. Кроме старости у бабки Стефании было множество недугов, иногда укладывающих ее на несколько дней в постель. Это было унизительно и больно, но она терпела и ждала чего-то, не торопясь умирать. Какие-то денежные запасы, а также пенсия, вполне позволяли ей жить, но работать по дому она не могла. Потому и нанимала девушек, жаждущих обрести хорошую квартиру со всей мебелью. Бабка Стефания оформляла в их пользу очередное завещание. У соседа — нотариуса — всегда наготове был бланк со стандартным и давно им уже заученным текстом завещания, где было оставлено пустое поле для имени новой домработницы.

Бабка Софья часто спрашивала у Стефании, что, мол, не боится ли она? Девушки-то с ней круглосуточно рядом были, могли и во сне придушить или же в еду чего сыпануть. Бабка Стефания улыбалась на эти вопросы, но не как всегда — ласково и добро, а по-иному — жестоко, зло. Улыбалась и отвечала, что не нашлось еще человека, способного ее убить. Мол, многие пытались, да не совладали. Куда уж молодым девкам до двухметровых мужиков!..