По знаку Леди Септимы гвардеец щелкнул выключателем, погасив все светильники на борту. Офелия поняла зачем, когда глаза привыкли и она смогла разглядеть в иллюминаторе звезды. Из-за отголосков радиосвязь стала ненадежной; навигацию приходилось осуществлять вприглядку. А земли легче различать, когда вокруг всё не залито светом.
Наконец в конце полета, прошедшего в мертвом молчании, воздушное судно пристало к маленькому ковчегу, который Офелия узнала, потому что успела дважды здесь побывать. Это был квартал бесправных, где раньше проживал профессор Вольф и где Бесстрашный-и-Почти-Безупречный погиб от ужаса. Однажды Офелия провела ночь на одной из этих крыш, в заброшенной оранжерее, вместе с Октавио. С той ночи они стали друзьями.
Она резко отвернулась, не давая всплыть воспоминаниям.
Нахмурилась, услышав задушенные протесты в темноте позади нее. С профессиональной ловкостью и быстротой гвардейцы опустили трап и вынудили некоторых пассажиров покинуть борт. Всё произошло молниеносно; дирижабль уже набирал высоту. Офелия протерла запотевший от ее дыхания иллюминатор. На перроне, где они приземлялись, мужчины, женщины и дети в окружении своих баулов казались совершенно растерянными. Отблески фонарей высветили белизну их одежд. Это были те бесправные, которых она видела на борту. Леди Септима переместила их из центральных районов города, чтобы собрать в одном-единственном квартале – на малом ковчеге, у которого, по ее собственному признанию, было куда больше шансов обрушиться, чем у внутренних земель. Эти люди родились на Вавилоне и жили здесь уже несколько поколений, но их виной было отсутствие крови Поллукса в их жилах.
Оставшиеся на борту пассажиры сдержали смущенное покашливание. Офелия чувствовала себя не лучше них. Ее дух противоречия застрял где-то в желудке.
У штурвала Леди Септима всё шире распахивала пылающие глаза. Это было уже не проявлением власти визионерки, а отражением клокочущего внутри вулкана. Сидящий справа от нее Торн почти сливался с окружающей темнотой. Он не двигался и ничего не говорил.
Они пролетели недалеко от Мемориала, чья гигантская башня, опиравшаяся на крошечный клочок земли и нависавшая над пустотой, сверкала тысячами огней. Возможно, внутри в этот час никого и не осталось, но ее лампочки были не так задуманы, чтобы их можно было погасить. Они освещали купол, где угадывался парящий земной шар.
«А внутри, – подумала Офелия, – потайная комната Евлалии Дийё и висящее зеркало, где она говорила с Другим».
Именно там закончился старый мир и начался новый, там Евлалия превратилась в Бога, там Другой перестал быть невинным маленьким отголоском. Ее бесило, что по-прежнему оставалось непонятным,
Мемориал сиял так ярко, что, несмотря на царящую ночь, можно было разглядеть окружающие его мимозы и обезглавленную статую солдата у входа.
Офелия повернулась к Элизабет, чье дыхание чувствовала в полутьме. Под вспухшими веками тусклые глаза. Ни высадка бесправных, одной из которых некогда была она сама, ни вид Мемориала, который был обязан ей своей модернизацией, не тронули ее. Она выстроила всю свою жизнь вокруг Елены, служа ее интересам и мечтая о ее благодарности, но это существование завершилось.
Наконец под дирижаблем раскинулся центр Вавилона, где слой туч достигал невероятной толщины. Из него выступали лишь последние этажи зданий и трубы гигантских фабрик. Леди Септима сумела идеально произвести посадку, несмотря на нулевую видимость. Гвардейцы выбрались наружу, чтобы пришвартовать и надежно закрепить дирижабль.
– Сохраняйте спокойствие и проходите на выход, – приказала Леди Септима, впервые обратившись к пассажирам. – Снаружи вас ждет трамвай. Вас перевезут во временное жилье. Там вы будете в
– Когда мы сможем вернуться домой? – робко спросил один из пассажиров.
– Вы дома, Дети Поллукса. Весь Вавилон – ваша вотчина. Какая разница, где жить – здесь, в сердце города, или на каком-нибудь малом ковчеге?
Никто не ответил. Трап уходил в туман, настолько плотный, что сама ночь казалась белесой. Гражданские растворились в нем один за другим вместе со своими чемоданами. Когда эвакуация была закончена, фары трамвая исчезли вдали.
Щелкнув каблуками форменных сапог, Леди Септима развернулась к Торну.
– Оставайтесь на борту,
На этот раз она обратилась к Элизабет и Офелии, которые с трудом отклеили свои влажные тоги от скамьи.
– Что вы с ними сделаете?
Вопрос Торна прозвучал как предупреждение, но вместо ответа он услышал только стук каблуков Леди Септимы по трапу. Элизабет покорно двинулась за ней. Офелия, напротив, инстинктивно отступила, чем привлекла к себе внимание гвардейцев в перчатках с железными наручами.
Торн опередил их, положив руку на плечо Офелии.
– Я сам займусь ею.