Никогда еще Офелии не доводилось быть свидетельницей таких народных волнений на Вавилоне. Все люди, которых власти хотели отправить туда, где они родились, давно уже начали строить свою новую жизнь здесь, на этом ковчеге. Сколько же этих несчастных не вернутся в свои дома, уступив их коренным обитателям Вавилона?! Скольких он выбросит отсюда, тогда как им больше некуда деваться?! И от скольких неугодных – таких как Вольф – он заодно избавится?! Их отчаяние передавалось Офелии, но ей даже подумать было страшно, что они почувствуют, когда узнают, что их рейс в один конец, может быть, даже не доставит их по назначению.
И как раз в этот момент она увидела в мельтешении испуганных лиц одно безликое создание. Робот Уго прокладывал себе дорогу к трибуне сквозь толпу, раздавая попутно обрывки телеграфной ленты. У него на плечах сидел Октавио. Офелия поняла его замысел, увидев, как он сорвал динамик с ближайшего столба, заставив его умолкнуть. Люди, ободренные этой идеей, начали делать то же самое на всех уровнях амфитеатра.
– Я Сын Поллукса!
Октавио, восседавшему на плечах робота, даже не понадобилось напрягать голос. Его объявление сразу привлекло внимание всех мужчин и женщин, осаждавших почетную трибуну. Октавио не мог похвастаться высоким ростом, зато он обладал харизмой, которой был обязан не только своему мундиру виртуоза. Даже Офелия и та начала прислушиваться к его словам.
–
На несколько мгновений воцарилась тишина, и Офелия, завороженная пылающими глазами Октавио, вдруг поверила, что всё образуется.
Однако ни Елена, ни Поллукс не отреагировали на это воззвание: первая вслушивалась в свои отголоски, второй находился в плену своих колебаний.
– Я,
– Верно! Вот настоящая работа для настоящих людей! – подхватил кто-то другой.
И толпа дружно набросилась на Уго с криками «Не воруй чужую работу! Не воруй чужую работу!», уже не заботясь об Октавио, который вцепился в антенну робота, стараясь сохранить равновесие. Когда из железного чрева Уго донеслись слова «Лень – мать всех пороков!», разъяренная толпа, свистя и выкрикивая угрозы, начала пинать робота. Злоба, копившаяся годами, обратилась на автомат. Октавио, сидевший на плечах Уго, оказался в ловушке; он тщетно отбивался от тех, кто, вцепившись в его сапоги, срывал с них серебряные крылышки предвестника.
Еще миг – и он упал.
Офелия в благородном, хотя и нелепом порыве бросилась в гущу толпы, чтобы помочь ему встать, но тут их всех разбросал в стороны мощный взрыв. Едкий густой дым окутал людей, словно газ, вырвавшийся из жерла вулкана. Все, кто пытался повредить Уго, испуганно пялились на него, выпучив глаза; их белки резко выделялись на темных лицах.
От робота осталась только кучка пепла. Неужели он взорвался?
Люди замерли в ужасе, который мгновенно обернулся полной анархией. Толпа призывала к убийствам и обвиняла правителей в заговоре, уже позабыв, что эти слова считаются запретными. Елена и Поллукс, невзирая на свои гигантские размеры, затерялись в человеческом месиве. Стражники больше ничем не могли им помочь.
Тем не менее из последних уцелевших громкоговорителей снова раздался властный голос Леди Септимы:
– Все вызванные, которые покинут амфитеатр не в дирижаблях, а иным путем, будут объявлены вне закона. Я повторяю… повторяю: все вызванные, которые покинут амфитеатр не в дирижаблях, а иным путем, будут объявлены вне закона.
Но ее никто не слушал. Теперь главной опасностью стала сама толпа. Офелия наконец разглядела в толчее, на земле, скорченную фигуру, осыпанную железным прахом Уго.
– Октавио!
Ей досталось немало ударов, пока она пробиралась к нему, расталкивая людей, в панике топтавших его ногами.
Офелия еще раз окликнула юношу и попыталась приподнять, но ее сразу же опрокинули наземь рядом с ним. Она сжалась в комочек, спасаясь от пинков, сыпавшихся со всех сторон и грозивших раздробить им кости.
Теперь уже помощь требовалась им обоим.