Граница надежд

В коридоре штаба мне встретился человек в гражданской одежде, с тростью в руке. Я сразу же узнал его по позолоченному набалдашнику в форме львиной головы. Это был, конечно, полковник в отставке Велев, недавний командир. Он терпеливо ждал, когда я приду. Я не знал, что привело его ко мне в этот зимний день, но в одном был убежден: он пришел не для того, чтобы хныкать или просить о милости.

Увидев меня, он оживился.

— Прости старика, — начал он, протягивая мне руку. — Нет сил откладывать больше. Решил и пришел, убежденный в том, что ты меня не прогонишь.

— Я полагал, что вы вправе уважать себя несколько больше, — не остался я в долгу. Он знал мое отношение к нему, но все-таки пришел, хотя и испытал некоторое колебание, прежде чем решиться прийти.

Я пригласил его в кабинет. Он расстегнул пальто и нахлобучил шапку на набалдашник трости.

— Вы их нашли? — спросил он.

Этот прямой вопрос застал меня врасплох, а он не спускал с меня глаз.

Мне хотелось уклониться от разговора на эту тему, но у него было совсем другое мнение по этому вопросу.

— Обломки. Эрозия. Ржавчина. Это страшная вещь, но и от нее есть лекарство — человеческая рука и человеческий разум. А ты можешь. Ты не сдашься.

Я слушал его и думал о письме ездового. Думал и о ржавчине, разъедавшей душу людей. «Хватит ли у нас времени, чтобы с необходимой осторожностью очистить все от нее, или лучше отказаться от всего того, что годится только в переплавку?» — спрашивал я себя.

Возможно, через какое-то время я пожалел бы об этом, но в тот момент меня охватило желание показать письмо ездового этому человеку, который лучше других понимал солдат. Я вовсе не собирался этим самым найти поддержку своему собственному восприятию, а хотел понять, что чувствуют другие.

Достал измятый листок и подал ему. Велев какое-то мгновение смотрел на меня вопросительно, потом надел очки и углубился в чтение неровных строчек.

Рука его дрогнула, он опустил листок на колено. Потом встал, положил письмо на письменный стол и начал застегивать пальто.

— Так что же? — не понял я ничего.

— У тебя так все осложнилось, а я, старый дурак, пришел занимать тебя разговорами о моей подагре, о моих родовых муках.

— Неужели я вас обидел?

— Извините, молодой человек, но вы не знаете себе цены, — неожиданно перешел он на официальный тон. — Восхищаюсь тем, что судьба одного запутавшегося в жизни юноши не оставила вас равнодушным. А это уже много! — Он пошел, постукивая тростью об пол. Потом остановился в дверях и опять вскинул голову: — Оставайся до конца солдатом, и ты многое выиграешь.

Я задержал его. Не для того, чтобы слушать его слова. Он пришел ко мне по другим делам, а я его совсем сбил с толку.

— Но вы...

Он не дал мне договорить:

— Солдат создает армию. Солдат смело идет на смерть, когда имя командира у него в сердце сливается с именем народа. Этого для меня достаточно. И сыну своему скажу, что в Болгарии были и есть настоящие солдаты. Я сам его оторву от Стефки Делиевой. Сам его заставлю жить, как подобает человеку, а не... — Он замолчал. Вытер лицо здоровой рукой и открыл дверь.

— Чем я могу быть вам полезен? — не отставал я, не обращая внимания на его волнение.

— Он должен жить. У меня больше никого нет. Он не безумен, но сумасбродна его навязчивая идея, что он сверхчеловек. Однако это уже мое дело. Вы занимайтесь солдатами. А я сам справлюсь. Поверьте мне! Не сердитесь на старика. Я не выношу одиночества. Так хочется иногда послушать мужской разговор. Просто так, ради собственного удовольствия. Благодарю!..

Никто не смог бы его остановить, если он решил, что пора уйти. Да и не было смысла в дальнейших разговорах. Разбередили его старую рану, и он искал лекарство, пытаясь спасти то, что спасти уже невозможно.

Опять эта Стефка Делиева! Неужели повторится сорок шестой год? Кто вселяет в них надежду? Откуда они берут силу?

Интересно, что сказал бы Драган?.. Он не понимает свою дочь, не понимает нас, а Стефку Делиеву?.. Неужели не считает ее опасным человеком?

Думай, думай, ведь ты отвечаешь за воинскую часть и перед тобой всего лишь один путь. Вскоре мы будем стоять у смертного одра Ярослава. Нужно ли присягать снова? Хотелось бы любить армию так, как этот старик, ставший калекой. И верить в нее так, как он верит. Хочется...

Шинель стягивала мне грудь, а ветер хлестал по лицу снегом и сухими опавшими листьями.

Сад военного клуба был полон народа. Вынесли гроб с телом Ярослава для прощания. Людей становилось все больше. Военный оркестр играл траурную мелодию. Перед гробом проходил весь город.

Городские часы пробили два раза. Рядом с гробом встали мы, самые близкие Ярославу люди. Взяли гроб на руки, и нам показалось, что в нем нет никого — настолько он был легким.

Передо мной шел Драган. Плечи у него ссутулились, голова опущена... Несколько раз он повернулся ко мне.

— Это я иду за тобой! — сказал я. — Не поднимай так высоко.

Он ничего не ответил.