Граница нормальности

Двадцать-тридцать – это с нашего канала только, и только в первый день. Уже на второй раз осталось человек семь, остальные решили, что время им дороже. Вчера было пятеро, а сегодня, наверное, мы вдвоём с Саней поедем. Саня – это оператор мой. Куча премий, был в Чечне, снимал Таиланд, чувство кадра феноменальное. Мне, в общем, повезло, так мне и сказали, когда его отдавали. Санька делает из простых журналистов суперзвёзд эфира.

Хотя сейчас я уже не уверен, что хочу стать суперзвездой эфира.

Телефон зазвонил, я взял трубку.

– Автобус подъехал, – тот же злобный женский голос. Ни здрасьте, ни до свидания.

Выхожу – точно, подъехали. «МВД ОВО бла бла бла». Типично ментовское поведение, встали нараскоряку посередь стоянки, ни пройти ни проехать.

Как-то сегодня их много в салоне, человек пятнадцать. У каждого – короткий автомат, стволом в пол. Смотрят мрачно, неприветливо. Ну нам не привыкать.

– Общий привет, – говорю. Прохожу назад.

– Кто-нибудь ещё будет? – видимо, командир.

Пожимаю плечами.

– Ещё пять минут и поедем, – говорит он.

Я киваю. Мне-то что, Санька взрослый человек. Поеду один, быстрей доеду…

И тут холодная лапа мягко проводит мне по спине.

Я один тут, совсем.

И пятнадцать здоровых вооружённых недружелюбных мужиков. И окна из бронестекла и с мелкой решёткой. И мне кажется, или они и в самом деле коротко, нехорошо переглядываются? Я отчетливо представил себя, висящего на рекламной конструкции возле моего дома, и этих омоновцев, отдающих честь командиру.

Досчитаю до трех и ухожу, и плевать.

Раз.

Дверь открывается, и входит Санька.

– А, ты уже здесь, а я тебя снаружи высматриваю, – говорит он и плюхается рядом. – Поехали, командир. Больше никого не будет.

Командир не реагирует, но автобус тут же трогается.

***

В салоне был телевизор, и в этот раз он даже работал. Санька, базарный и общительный, начхав на мрачные рожи и общее недружелюбие, поболтал с одним, с другим, перекинулся парой слов с водителем и в итоге завладел пультом. Пощелкал и включил наш, естественно, канал. Шёл «Открытый микрофон», обсуждали то же самое, что и на прошлой неделе – убийства журналистов и почему народ безмолвствует.

– Тоска, – сказал Санька и выключил. – Почему, почему. У нас народ такой, его резать будут, он промолчит. Пока не поднимешь рогатиной из берлоги, медведь не шевельнётся.

Рогатину, которой поднимают медведя из берлоги, я тактично пропустил. Но причем тут журналисты и народ, я действительно не понял.

– А при том, – ответил Санька. – Вас, журналюг, (каков, а?) убивает не народ вообще. А вполне определённые лица. При попустительстве властей. Я вообще говорю, – добавил он, увидев, как у командира ОВО шевельнулись брови. – Но журналисты это тоже граждане. И государство их должно защищать, и желательно эффективно.

Ну, нас вроде как вполне эффективно защищают, заметил я. Не сочтите за прогиб, товарищ командир пятнадцати ментов.

– Это нас, в Москве, – сказал Санька. – А в Задрищенске каком ни о какой защите и речи не идет.

Так в Задрищенске и не убивают, вроде как.

– Откуда ты знаешь? – возмутился Санька. – Ясное дело убивают. Это же истерия, по всей стране. И мы сами гадим ещё в эту кучу, вон (он ткнул пультом в темный экран) ток-шоу собираем, ах, ох, убили двадцать журналистов! Народ смотрит и видит – опа, их же можно убивать!

Чё-то как-то ты хватил, говорю я.

– Да ничего не хватил, – неожиданно спокойным тоном говорит Санька. – Прогнило тут всё.

По этой фразе опытному человеку станет понятно, сколько лет Саня работает на телевидении. Правильно, около десяти лет. Примерно после седьмого года работы наступает разочарование – и периодами накатывает тоска, вперемешку с цинизмом. И контора прогнила, и жизнь дерьмо, и бабы дуры, и друзья предатели, а про начальников и речи нет, с этими педерастами давно всё ясно.

– Эй, командир, а куда это мы свернули? – Санька следит-таки за дорогой. Опыт не пропьёшь. Может, и правда в Чечне был.

– Сигнал поступил, на той улице журналиста избивают, – отвечает командир.

Ого, думаю я. Не с Ленты-Ру кто-нибудь? Тут их офис как раз…

Я подбираюсь поближе к водителю, чтобы сразу увидеть, что к чему – и тут же автобус тормозит, а я зверски стукаюсь лбом о поручень, меня отшвыривают в сторону – ну правильно, нехрен стоять на дороге, им надо действовать быстро, а то ведь ещё один труп будет.

Трясу головой, выбираюсь из автобуса.

Толпу, метелящую кого-то ногами, вижу сразу. Пинают одного, светлая куртка мелькает между топчущихся ног. Ну сейчас вам покажут… Интересно, им можно применять резиновые дубинки?

Поворачиваюсь и вижу странное.

Пятнадцать ОВОшников с автоматами и дубинками, в две шеренги, стоят по стойке смирно. Напоминаю, в десяти метрах толпа кого-то отчаянно метелит, и этому кому-то, кажется, худо. Командир же неторопливо катает:

– Становииись! Рррравняй-йсь! Смиррррна!

Я смотрю на Саньку. Он тоже не понимает.