Граница России – Черное море. Геополитические проекты Григория Потемкина

Совсем иначе, но тоже с эстетической точки зрения взглянул на екатерининскую эпоху В. В. Розанов, бродивший в 1910 г. по выставке русских исторических портретов в Таврическом дворце. Он уловил главное: сказочное богатство и творческую силу жизни тех далеких дней, а вслед за ними сразу – трагический излом, не поправленный вовремя вывих русской культуры, который так и вжился в жизнь, так и захромал по истории Отечества дальше из эпохи в эпоху, из столетия в столетие. «Все-таки русская история XVIII в. и первой трети XIX в. роскошна, упоительна. Упоительна – я не стыжусь этого слова. Потом что-то случилось, лица пошли тусклые… Что такое произошло? Мне кажется, что разгадка этого находится в одном уголке этой дивной выставки; в отделе портретов эпохи Александра I висит впервые выставленный портрет Сперанского… Губы выражают безмерное высокомерие, упорное презрение ко всему окружающему, ко всей этой «старо графской и старо княжеской рухляди», которая так ярко представлена на портретах Елизаветинской и Екатерининской эпох и которую вот-вот он начнет ломать; а глаза его, эти маленькие, свиные, до таинственности закрытые… это феномен».

Сила эпохи, свежесть ее красок объяснялась Розановым как внутренний, неуловимый порыв, некое таинство, основанное во многом на чисто личном, почти интимном влиянии живших тогда людей на окружавший их мир. «Бог с ней, с бедностью. Я упивался богатством… Получилось целое воинство русских Паллад, Афин, Диан и, может быть, Афродит… и все эти Потемкины, Орловы, Мамоновы, эти Безбородки и Бецкие, обвеваемые волнами «грудного» эфира, не могли не творить, не кипеть, как в афинской «агоре» или римском сенате… «Тысяча богинь смотрит на нас с небес» (из дворцов): тут Суворов будет побеждать, Потемкин – присоединять Крым, все будут грозить, напрягаться, «выходить из сил». Нет, ей-ей, тогда бы и я мог что-нибудь»[36].

Чем дальше уходил в прошлое «золотой екатерининский век», тем больше чудес находили в нем историки, философы и писатели. Для свободной от личных обид и ущемленных амбиций оценки эпохи понадобилась серьезная историческая дистанция. Вспомните строки Сергея Есенина: «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии». Однако традиции рассмотрения событий, явлений и героев екатерининского царствования закладывались именно тогда, когда «золотой век» стоял лицом к лицу с первыми исследователями или дышал им в спину.

Трактовка личности Потемкина с самого начала пошла по линии противостояния, хорошо обозначенной Павлом I в беседе с бывшим правителем канцелярии светлейшего князя В. С. Поповым. Разгорячившийся император, обвиняя Потемкина, воскликнул: «Как, как, скажите вы мне, исправить все то зло, которое он причинил России?!» «Отдайте татарам Крым», – холодно возразил Попов. После этих слов старого сослуживца светлейшего князя ждала отставка и ссылка. Зная характер Павла, Василий Степанович это хорошо понимал, но было нечто превыше гнева императора, чего он предать не мог.

Образ Потемкина – злого гения России, а в сниженной трактовке – авантюриста, лентяя, присваивавшего себе чужие победы, сластолюбца и хитрого царедворца, умело игравшего на слабостях императрицы, – создавался в литературе, выходившей из немецких розенкрейцерских кругов. Он отражал восприятие светлейшего князя как «князя тьмы», существовавшее еще при жизни Потемкина в русских и прусских масонских братствах, поддерживавших цесаревича Павла. Именно эта антитеза: светлейший князь – князь тьмы – раскрыта в немецком мифологическом романе-памфлете, вышедшем в 1794 г., вскоре после смерти Потемкина, и ходившем в России в списках. Феерическая сказка «Пансалвин Князь Тьмы», наполненная перетрактованной в розенкрейцерском духе ветхозаветной мифологией, повествовала о злом демоне, обольстившем добродетельную царицу Миранду и превратившем все ее прекрасные дела в нечто совершенно противоположное. Не видящая дьявольской сущности своего любимца, Миранда доверчиво предоставляет ему право распоряжаться своим государством, которое едва не оказывается из-за этого на краю гибели. Хищный убийца Пансалвин реализует грандиозные захватнические планы по отношению ко всему миру и ввергает страну Миранды в непрекращающуюся войну. Только его смерть во время дуэли, когда оскорбленный Пансалвином генерал случайно задевает кончиком шпаги ядовитую южную траву и наносит противнику смертельную рану, возвращает Миранде память[37]. Для нас в данном случае важно отметить оценку в русской и немецкой масонской среде внешнеполитических планов Потемкина как однозначно вредных для России.