Голдфилд задумался.
— Я что-нибудь придумаю, — пообещал он, делая несколько жадных глотков вина.
— А тебе не хватит пить? — спросил Миллс.
— Я всегда был законченным алкоголиком, — хмуро отозвался Гарри, — только не всегда отдавал себе в этом отчет. Ты присаживайся, — он указал Дэвиду на кресло.
— Уже не прогоняешь? — с горечью усмехнулся тот.
— Уже не злюсь на тебя, — поправил его Голдфилд. — Дэйв, ты хороший парень. Ты мне правда нравишься. Я не понимаю, зачем ты вбил себе в голову, что я использую тебя. Я просто прошу о помощи, — Гарри развалился на диване.
— А ты довольно трезв для третьей бутылки, — заметил Миллс, глядя на пустые свидетельства попойки, стоявшие на полу.
— Это все вино, — Голдфилд повертел в руках бутылку. — Я слишком привык к нему за долгие годы пьянства. Пора перейти на что-нибудь новенькое, например виски или коньяк. Но, — он развел руками, — ничего не могу с собой поделать. Слишком люблю вино. Оно меня и сгубило.
Его последние слова прозвучали тихо и обреченно. На некоторое время в комнате воцарилась тишина.
— Знаешь, — снова заговорил Гарри. — Ты ошибаешься, если думаешь, что я трезв. На самом деле я жутко пьян.
Он допил вино и с отчаяньем швырнул бутылку, которая ударившись об стену, разлетелась вдребезги. Застигнутый врасплох звоном разбивающегося стекла, Миллс невольно вздрогнул.
— Дэвид, — прошептал Голдфилд, поднимая на собеседника влажные и покрасневшие от слез и алкоголя глаза. — Я хочу домой, понимаешь?
Ученый встал со своего места и присел рядом с ним на диван.
— Домой? — переспросил он.
— Да, Дэйв. Я хочу домой, — Гарри даже не скрывал слез, текущих по его щекам. — Я здесь чужой. Я везде чужой. Да, я был одним из первых, кто переселился в Новый Свет. Я приплыл на корабле Эрнана Кортеса, чтобы покорить Мексику! Я воевал в войне Севера с Югом. Я видел, как строился Нью-Йорк! Как возводились огромные небоскребы… Я был свидетелем всех этих событий, но все равно, я здесь чужой! Этот мир никогда не станет моим домом, потому что мой дом там, в Пелле…
Он ненадолго умолк. Миллс в ожидании смотрел на него, не решаясь произнести ни слова.
— Очень часто у меня перед глазами стоит одно и то же воспоминание, — снова заговорил Голдфилд. — Миеза… Жаркий летний день и тенистая аллея… Аристотель читает какую-то нудную лекцию. Никто не слушает… Только Александр. Он постоянно прерывает учителя и задает ему всякие вопросы. Наконец, устав от всех нас, Аристотель объявляет, что урок закончен. Но Александру этого не достаточно — он хочет спросить о чем-то еще. Я беру его за руку и пытаюсь оттащить от учителя…
— А он? — затаив дыхание, спросил Дэвид.
— А он пытается отделаться от меня, — Гарри с горечью усмехнулся. — Все повторяет: «Подожди, подожди…» Иногда мне начинает казаться, что это уже даже не воспоминание, а просто сон. Сладкий сон, который однажды приснился мне и растворился в утренней мгле… Если бы ты только знал, как я хочу домой.
Миллс не знал, что ответить. В его душе боролись сострадание и неприязнь к странному человеку, сидевшему рядом с ним. Наконец, жалость все-таки взяла свое. Осторожно подняв руку, Дэвид коснулся его плеча.
— Гефестион, — тихо произнес он. — Может, все и получится.
Вздрогнув оттого, что его назвали настоящим именем, Гарри поднял на него удивленный взгляд.
— Помоги мне… пожалуйста, — попросил он.
— Я помогу, — отозвался Миллс, — помогу.
Солнце медленно поднималось и освещало крыши небоскребов. Дэвид отвернулся от окна и посмотрел на Гарри, уснувшего на диване от большого количества выпитого алкоголя. Сам Миллс за всю ночь так и не сомкнул глаз. Тяжелым эхом отзывались в его голове признания Голдфилда и его просьба о помощи. Он с трудом представлял себе, как именно он мог ему помочь. К тому же, Гарри все еще немного пугал Дэвида, но ученый понимал, что пути назад уже нет.
Подойдя к дивану, Миллс присел рядом со спящим Голдфилдом. Прикрытые, чуть подрагивающие веки, скрывавшие большие голубые глаза, длинные каштановые волосы, разметавшиеся по подушке, трехдневная щетина на белых осунувшихся щеках, красивые тонкие руки с длинными пальцами. Дэвид впервые заметил, насколько необычно выглядел его друг. У него уже не оставалось сомнений в том, что Гарри именно тот, кем себя называет. «Гефестион, — обескуражено повторял он. — Гефестион». В это время Голдфилд проснулся и, потянувшись, открыл глаза.
— Доброе утро, — поздоровался он, увидев Дэвида. — Впервые за долгое время просыпаюсь не один, — усмехнулся он.
— Доброе утро, — скептическим тоном ответил Миллс.
— Который час? — Гарри скинул с себя плед и сел на диване.
— Почти шесть.
— Надо собираться и идти на работу, — Голдфилд поднялся на ноги.
— Неважно выглядишь, — заметил Дэвид.
— Ты прав, — Гарри посмотрел на себя в зеркало. — Лилиан обязательно придерется к моему виду.
— Лилиан? Это кто?
— Моя коллега. Ладно, пойду, приму душ и побреюсь.
Голдфилд поплелся в ванную комнату. Через некоторое время он вернулся оттуда в одном полотенце, обернутом вокруг бедер, и начал копаться в своем шкафу.