Прадед Галины, если верить семейной легенде, был достоин стать персонажем героического эпоса. Сидел еще при царском режиме, потом работал на таможне, потом был назначен в продотряд, где и погиб, сражаясь с кулаками. При чем тут карты? При чем тут проклятие? История гибели отряда, в который входил прадед, описана и подтверждена документально, а фотография деда даже есть в районном музее. В школе на Галину как-то указали заезжему начальству: «Вот правнучка известного героя революции…»
— Он не входил в продотряд? — спросила Галя.
— Входил. Еще как входил, — покачала головой мама.
— А на каторге он был? — Галя немного успокоилась.
А зря. Как оказалось, ее прадед действительно был на каторге, однако совсем не потому, что боролся с царизмом. Он имел неосторожность обыграть в карты самого пристава. Пристав не поймал его за руку, но попытался отходить нагайкой, за что и получил табуретом повыше козырька. Там же, на каторге, прадед сошелся с одним известным уголовником, которого сделали потом комиссаром по снабжению… Какое-то время они крепко дружили. А потом начпрод взял его с собой в экспедицию — якобы за провиантом для города. На самом деле они поехали вышибать долг у одного революционного матроса. Дальше можно только догадываться…
А второй Галин дед, отец матери, был, оказывается, самым натуральным графом — с титулом, имением и всей причитающейся мишурой. В пятнадцатом году его старший брат проиграл в карты все их состояние и даже родовое имение. Он не застрелился, как принято было поступать в таких случаях, и не бежал, как поступали изредка, а предпочел рассчитаться по векселям, оставив брата, по сути, нищим. Деду пришлось даже скрываться, выправив паспорт и устроившись инженером в какую-то геологическую экспедицию. То, что дед был нищим графом, а потом еще и женился на женщине с подходящим происхождением, спасло его от преследования, и Галина мать избавилась от «дворянского» клейма.
Галя слушала мать, и ей хотелось ущипнуть себя, дабы убедиться, что все это не дурной сон. Она предпочла бы, чтобы в тот момент остатки дворянской крови вскипели в ее жилах, взяли верх над здоровыми пролетарскими генами, и она шлепнулась бы в неприличный для комсомолки обморок. Меньше чем за час Галина успела лишиться революционных предков, своей безукоризненной пролетарской биографии, а потом и знатного происхождения вместе с состоянием.
Несмотря на полный сумбур в голове, она успела понять: карты — это их крест, проклятие семьи.
Вскоре после похорон, а точнее, на следующий день, они с мамой уехали в Геленджик. И отъезд их напоминал скорее бегство. Оглушенная давешними откровениями Галина не задавала вопросов. Ей было все равно, куда они едут, зачем, почему так спешно и что делать со школой.
Геленджик— курортный город, напоминающий, если смотреть из иллюминатора самолета, огромного дракона, который приполз на водопой, сунул морду и передние лапы в Черное море, да так и застыл, окаменел. «Так себе легенда, — думала Галина, вполуха слушая словоохотливого таксиста. — Очень уж похожа на байку о происхождении Медведь-горы в Крыму». Она-то сразу заметила это сходство, но промолчала, задумчиво глядя на открывавшийся морской пейзаж.
— Здесь бухта, — продолжал расписывать преимущества геленджикских пляжей таксист, — вода как в корыте, нагревается на солнышке — милое дело! Если, конечно, ветер сильный с моря, то нагоняет холодной водички. Но и то, как правило, только на глубине холодно. Плывешь, плывешь — тепло, а зависнешь поплавком, опустишь ноги в глубину— холодит…
Под эту болтовню Галя постепенно отходила. Солнце, море, лето, юг. Не хотелось думать; о плохом.
Поселились они не в пансионате, а в частном секторе, где у мамы оказались друзья. Сняли тесный душный сарайчик по сходной цене. Зато море было совсем рядом. Если по прямой, то вообще рукой подать. Можно было доплюнуть до полосы прибоя прямо с порога. Неудобство заключалось в том, что домик стоял над высоким обрывом. Галя даже затруднялась припомнить, сколько крутых истоптанных ступенек приходилось преодолевать, чтобы спуститься к пляжу или подняться потом обратно, — целое путешествие. Так что плевать в море можно было сколько угодно, а вот для того, чтобы искупаться, приходилось сначала изрядно попотеть.
Но все равно Гале нравились эти нежданные каникулы. Она часами просиживала на пляже и постепенно оживала после перенесенного. Солнце, воздух и вода делали свое дело.
Только на людей, играющих в дурачка и козлика, девушка смотрела уже без прежнего презрения и брезгливости.
Однажды город накрыло градом. Огромные, с голубиное яйцо, ледяные ядра падали на землю, зарываясь в мягкую землю, уходя в песок на два-три пальца. Отдельные шальные экземпляры прошивали насквозь подгнившую дранку и разбивались о дощатый пол. Одна такая градина ударила по железной спинке Галиной кровати и разлетелась, обрызгав колючими осколками ее и маму. Они забились под панцирную сетку, забаррикадировались матрасами и пережидали стихию, обнявшись и дрожа от страха.