Галина попрощалась с Мариной, сойдя возле магазина. В магазин ей не требовалось, все, что нужно, она купила возле станции. Просто хотелось немного пройтись до дома, обдумать сложившееся положение, собраться с мыслями и сложить в них некоторые обрывки правды.
Алексей вернулся на рассвете изрядно пьяный, хотя явно не настолько, чтобы потерять способность разговаривать. Тем не менее он не ответил ни на один вопрос жены, пряча взгляд, молча разделся, забрался под одеяло и отвернулся к стене.
Из того, что сказал Голощекин, и еще из кое-каких обрывочных сведений Галина поняла главное: ее муж проиграл цирковым артистам казенный оркестр, а Голощекин выкупил инструменты, и теперь Алексей должен капитану какую-то немыслимую сумму. Насколько Галя знала Голощекина, тот никогда и ничего не делает просто так, по доброте душевной. Потому трудно себе вообразить, что Алексею он вздумал помочь, руководствуясь соображениями воинской чести и духа взаимовыручки. Сам факт, что Никита без проблем выложил какую-то заоблачную сумму, какая наверняка и не снилась большинству пограничников, живущих от зарплаты до зарплаты и ютящихся в служебных квартирках, если не в бараках и палатках, уже наводил на черные мысли.
Так какой же толк Голощекину от Алексея? Зачем понадобилась всемогущему капитану душа такого бестолкового грешника, как Лешка?
Что первое сделал Никита, едва получив власть над Алексеем? Помчался к его жене и попытался ее изнасиловать. Неужели, одалживая деньги, он хотел таким образом добраться до Галины? Мешок денег за то, чтобы залезть чужой жене под юбку? Версия лестная, но неправдоподобная. Не тот Голощекин человек, чтобы широким жестом разбрасывать хрустящие купюры ради покорения женского сердца. Тогда что же? Какой резон капитану в ее муже? Жгут назначен заведующим клубом. Так себе должность, но с материальной ответственностью. Может быть, здесь собака зарыта? Но что такого можно украсть из клуба или какую аферу провернуть через клуб части? Зачем Голощекин заварил всю эту кашу с долгом?
Так ни к чему и не придя в своих размышлениях, Галина добралась до дома. Вошла в подъезд, поставила ногу на первую ступеньку лестницы и замерла, взглянув на дверь своей квартиры. Она была нараспашку. Более того, не составляло труда понять, что она не просто открыта, а выломана самым варварским способом. У Гали похолодело в груди.
Из квартиры доносились голоса. Вернее, один голос. До боли, до ужаса знакомый голос Голощекина. Слов было не разобрать, но ясно, что капитан говорит с кем-то, только голоса собеседника не разобрать: какие-то всхлипы, шипение, хрюканье.
Галина сделала еще один шаг, поднявшись на ступеньку выше и напряженно прислушиваясь к происходящему. А потом что-то толкнуло ее вперед, и она побежала, ворвалась в квартиру.
— Леша!
Алексей привалился спиной к холодильнику— мокрый, растерзанный, бледный, с багровыми губами. Рядом на корточках сидел Голощекин. Первой мыслью Галины было, что мужики подрались, но ни синяков, ни крови она не увидела. Не заметила она и беспорядка; в пылу схватки не перевернуть вверх дном тесную кухоньку было сложно. Только люстра почему-то лежала на столе, вполне, впрочем, целая. Правда, табуретка опрокинута и чайник валяется на полу…
— Леша! Лешенька! — Галина бросилась к мужу, тесня Голощекина. — Что с тобой?
Никита посторонился, с готовностью уступая место.
— Леша, Лешенька, что с тобой?
Галя осматривала, ощупывала мужа, вслушивалась в его хрип. Почему он хрипит? Почему прячет глаза и только вяло отмахивается от нее?
Почему так странно, будто боксер, прячущий подбородок, нагнул голову?
Голощекин взялся прояснить ситуацию.
— Да ничего, Галчонок! — сказал он чересчур радостно, и этот нарочито бодрый тон прозвучал фальшиво. — Мужик перебрал. Ну, перебрал, бывает. От нервов. — Никита осторожно погладил Галину по голове, успокаивая как ребенка. — А он больше не будет. Да ничего, Галчонок, ничего!
Заметив, что Голощекин протянул руку к жене, Алексей протестующе вскинул голову, и Галя охнула, увидев шею мужа, которую он так старательно прятал. Снятая люстра, опрокинутая табуретка, фальшиво-счастливый Голощекин, темно-красная полоса на горле — все это вдруг вспыхнуло, взорвалось одной страшной догадкой.
— Ты вешался? — чуть слышно прошелестела неслушающимися губами Галина.
Алексей снова уронил голову на грудь.
Голощекин выпрямился и бодро, как громкоговоритель на столбе в день выборов, произнес:
— Да не будет он, Галчонок, не будет! Ну, Леха, не будешь ведь больше? Надо жить, Леха, чтобы… Ну, ты помнишь!
— Двадцать тысяч! С ума сойти! — потрясенно произнесла Галя.