Граница. Таежный роман. Солдаты

— А я думал, ты любишь змей. Хотел приятное тебе сделать, — огорченно произнес Никита. — А оно вон как… Да чего ты боишься? Это же полоз, он не ядовитый. И молодой еще, видишь — вырасти не успел. Взрослые — они длинные, метра два.

Марина попятилась в коридор и, спотыкаясь, прошла на кухню. Голощекин шел следом, по-прежнему держа полоза в руках.

— А еще шипит! Слышишь? Ш-ш-ш… Думает, что хитрая, что все ее боятся, — продолжал он. — Не понимает, глупая, что всегда найдется тот, кто хитрее.

— Никита, убери эту мерзость, — устало произнесла Марина. — Меня сейчас стошнит.

Она уже пришла в себя. Испуг сменился гадливостью. И Марина не знала, кто ей сейчас больше противен: безобидный, в общем-то, полоз или собственный муж.

Она привыкла искать в поступках и словах Никиты второй смысл и потому, разобравшись, быстро поняла, зачем он притащил в квартиру эту рептилию. Вот, хотел он сказать, смотри: я знаю, дорогая, что в моем доме завелась змея. Она извивается и шипит, собираясь напасть на меня и причинить мне боль. Она думает, что я ничего не вижу, что она хитрая и умная, только я-то и умнее, и хитрее. Я вот держу ее за глотку, и ничего она мне сделать не сможет. Яду не хватит. Да и нет его, яду-то, так что зря она трепыхается и устрашающе разевает пасть.

Голощекин вышел из кухни и вскоре вернулся, уже без змеи.

— Куда ты ее дел? — спросила Марина.

— Выбросил, как ты хотела. В окно.

— Зачем же в окно? Здесь же дети ходят, испугается кто-нибудь.

— Она уползет. И потом, от нее пользы больше, чем вреда. Она мышей ест. — Голощекин открыл холодильник, вытащил кусок колбасы, отсек ножом половину и впился зубами, жадно заглатывая.

Марина исподлобья смотрела, как он ест. Удав. Он — удав. А она… Ну, какая из нее змея? Она — кролик. Жалкий, трясущийся, обреченный.

— Вот уж не думал, что ты так змей боишься, — с набитым ртом проговорил Никита. — Мариш, ты ведь у нас медик.

— Я же не ветеринар.

— Да я не про то. У медицины какая эмблема, помнишь? Змея с чашкой. Я и подумал…

— Ну все, хватит об этом. Что ты пустую колбасу ешь? Пообедай по-человечески.

— Некогда. — Никита проглотил последний кусок. — Дел полно. Так что я тебя сейчас брошу. Отдохнешь без меня. Ты ведь устаешь последнее время. То одно, то другое. То один, то другой. Не так, так эдак.

Марина промолчала.

Никита поцеловал ее в лоб:

— Ну я пошел. Проводишь?

Они вышли в коридор, и Никита заметил сумку.

— А ты где была-то? — спросил он.

— В бане. Мы с девочками давно собирались. А тут так удачно — у Гали выходной, нас с Альбиной Аннушка отпустила. Васютину уже лучше, остальные — не тяжелые. Она справится. Да я сейчас переоденусь и пойду на работу. Так что отдыхать мне без тебя некогда. — Марина улыбнулась.

Никита еще раз поцеловал ее и открыл дверь.

— Не скуча-ай, — протянул он игриво.

Марина закрыла за ним дверь и, подобрав сумку, побрела в комнату. Вытащила комок мокрого полотенца, измятую влажную простыню и, зайдя в ванную, повесила сушиться на веревке. Посмотрелась в зеркало и застыла, разглядывая свое осунувшееся, бледное лицо с запавшими глазами. Больные глаза, нехорошие. Зеркало души, отражающее то, что в этой душе творится.

Марина вернулась в комнату и начала переодеваться. Достала из шкафа черную шелковую юбку, натянула через голову, застегнула пуговицу на поясе — юбка, скользнув, съехала на бедра. Права Галя — отощала, дальше некуда. Надо пуговицу переставить.

Марина взяла с комода жестяную коробку, в которой хранились иголки и нитки, размотала белую катушку и вдруг остановилась. Зачем переставлять пуговицу? Скоро эта юбка будет мала. Скоро живот начнет расти, округляясь и выдавая Маринин грех. Почему грех? Она ведь замужем. Да потому, что никто, и в первую очередь Никита, не поверит, что это плод супружеской любви.

Господи, что же ей делать? Она не сможет так дальше жить — с мужем, которого не любит и, больше того, боится. Она не сможет жить без Ивана. И, что бы там ни было, она не сможет убить в себе это существо, не похожее пока еще на человека, но живое и уже вошедшее в ее жизнь.

Полная беспомощность. Полная безнадежность. Полный бред.

В санчасти ее встретила Альбина.

— Марина, — сказала она, — ты стала похожа на фарфоровую куклу. У тебя огромные глаза, белое лицо и нездоровый румянец пятнами. Как будто краска облупилась.

— Я знаю. — Марина надела халат.

— Зачем ты пришла? Мы с Анной Павлов ной без тебя справимся. Иди домой.

— Мне здесь легче.

Марина открыла воду в раковине и принялась намыливать руки.

— Все в порядке? — спросила она. — Никаких происшествий?

Альбина покачала головой:

— Васютин спит. Сердюк орет.

— Пора его выписывать. Сейчас посмотрю, анализ пришел.

— Галя просила тебе передать, что, если ты подержишь замполита еще неделю, они с Лешкой будут тебе по гроб жизни благодарны.

Марина усмехнулась.

— Правда, она сама так сказала: по гроб жизни. А то, говорит, Сердюк выйдет — и Лешку опять на губу посадят.

— Его и так посадят. — Марина нашла бланк с результатом анализа. — Ну вот. Нет у него никакой дизентерии. Можно выписывать.