Граница у трапа

Тарасов послал пока что меня одного, предварительно проинструктировав и пообещав прислать Никитина, как только тот освободится от подвалившей срочной работы.

Прямо тянулась дорога, упиравшаяся в складские строения, за которыми просматривались мачты и надстройки судов.

Солнце перевалило зенит, и воздух дрожал над раскаленным асфальтом.

Охранник, он же понятой в случае надобности, торчал у своих дверей, изнывал от жары и скуки. Он пытался втянуть меня в обсуждение недавно виденного фильма о таможне, но вскоре оставил это бесполезное занятие.

Я вынул из кармана газету, принялся читать о забастовке шахтеров в Северной Англии. Чтение «Морнинг Стар» — единственный способ поддерживать знание английского. С пассажирами говоришь только о валюте и декларации. На судах — о грузе и погоде. Тоска! Хорошо, если попадется настоящий англичанин! Большей частью собеседники владели английским куда хуже, и я, приноравливаясь к ним, калечил язык.

За первый час дежурства через проходную прошло всего несколько моряков с «Амура». Сверяясь с составленным на судне списком, проверял вещи, и в комнатушке на столе появлялись отрезы, джинсы, мохер. Некоторые моряки сдержанно возмущались, другие молча выполняли просьбу, а были и такие, кто охотно заводил речь о законах, правах и обязанностях, жаловались на недоверие, сравнивали таможню со сварливой тещей, которой не угодишь.

— Фу, печет как, — сказал вошедший Никитин. — Как в Африке.

Он снял фуражку и вытер носовым платком лоб, внутреннюю часть фуражки. — Нырнуть бы в море, а потом — пивка. Прямо из холодильника! Зряшная, по-моему, затея с дополнительным. Сколько ни стой, толку никакого. Ты б вместо чтения пол подмел. Видишь, сколько пыли!

Я взял стоявший в углу огрызок веника и, стараясь не поднимать пыль, вяло подмел комнату.

— У пассажиров, у пассажиров искать надо, — сказал Никитин. — Их рук дело. Моряки золото не возят. И в спасательные пояса не прячут. Если и дурят, то максимум — мохер, гипюр, часы... Нет, это не моряки.

— Моряки, не моряки, — раздраженно отозвался я. — Вон, гляди, на четырнадцатом ребята сахар грузят. За шиворот сыплется, осы столбом, солнце... А мы здесь в холодке... «Мыслим»! Мне в последнее время кажется, что я дурака валяю, в «казаков-разбойников» играю.

— Понял. Хватит философствовать! Ты давно не студент, не грузчик, а инспектор таможни. Работаешь в кадрах Министерства внешней торговли. И точка! На работе мысли должны быть только о работе. Сразу видно, что тебя высшее образование испортило. Слишком много думаешь.

— И все же жаль, что мы расследованием не занимаемся. У меня появились кое-какие соображения насчет монет.

— Это хорошо, что ты думаешь, — посмеивался Никитин. — Только не переусердствуй. И неплохо бы повысить показатели. До сих пор нет судовой «кабэ». Идут! Приготовься! Фуражку надень! Галстук поправь!

Со стороны причалов шли двое — девушка в солнцезащитных очках, одетая в белую юбку и батистовую сорочку, белые туфельки, и мужчина — тоже весь в белом. Девушка несла портфель, мужчина — свертки и коробки.

Чтобы не мешать Никитину, вошел в комнату, стал сбоку.

— Сюда, пожалуйста, — пригласил Никитин. — Вещи на стол. Паспорта! Юра, займись!

Это был Морозов с незнакомой мне девушкой. Стало не по себе. Досматривать знакомых, пусть даже малоприятных, пока что не приходилось.

Никитин сверился со списком, сделал пометку, а я нехотя ворошил вещи в пакетах, выкладывал на стол.

— Извините, товарищи, — приступая к вещам с другой стороны, сказал Никитин. — Служба.

— Юрка! — ахнула девушка, и я недоуменно уставился на нее. — Хорунжий! Вот так встреча! Юра, ты что, не узнаешь меня?

Она сняла очки.

— Здрасте... Привет! — выдавил я, чувствуя, как неудержимо краснею. — Здравствуй, Наташа!

Как же я ее сразу не узнал! Я щелкнул замком портфеля, увидел несвежее мужское белье, смутился еще больше. Стирать несет? Неужели Морозову? Мысли мои смешались, и я не знал, как поступить.

— Знакомы? — недовольно спросил Никитин Наташу.

— Х-ха! Еще бы! Это же Юрка Хорунжий! Мы с ним в университете вместе мучились! Только я, лентяйка, бросила, а он... Ты в таможню устроился?

— Устроился.

— Откройте, пожалуйста, вашу сумочку, — нарушил паузу Никитин.

— Пожалуйста, пожалуйста, — заторопилась Наташа.

Она сняла с плеча красную сумочку, щелкнула замочком, подала Никитину. При этом сочувственно посмотрела на меня.

Я закрыл портфель. Вынул из бумажного пакета блок жевательной резинки, на всякий случай вскрыл, чем вызвал недовольную гримасу на лице Морозова. Еще бы! Нарушил товарный вид!

— Все в порядке, — сказал Никитин, возвращая сумочку и паспорта. — Еще раз извините. Всего хорошего!

— Охо-хо! — добродушно вздохнул Морозов. — На судне так старались, упаковывали. Теперь опять.

— Юра! — одернула его Наташа.

— Молчу. Понимаю. Граница. Святое дело.

— Все в порядке, — улыбнулась Наташа и сняла с моего серого галстука пылинку. — Ты возмужал, похорошел. Тебе идет форма. Сколько мы с тобой не виделись? Ой, много! Летят года. Я как раз ушла из университета... Ты б навестил. Живу там же...

Я метнул взгляд на Морозова, на портфель.