Миссис Никсон выглядела консервативной даже по московским меркам. У нее была высокая, сильно сбрызнутая лаком прическа, по внешнему виду и твердости напоминавшая шлем викинга. Она носила слишком молодежную для нее одежду и в то же время немодную. С ее лица не сходила застывшая улыбка, даже когда следовавшие за ней репортеры вели себя буйно.
Ее ввели в аудиторию, где за столами сидели трое студентов. Они удивились, увидев ее, и явно не знали, кто она. Было очевидно, что они не хотят разговаривать с ней.
Бедная миссис Никсон, вероятно, не имела представления, что любой контакт с иностранцами был опасен для обычных советских граждан. Их могли арестовать и потом допрашивать, о чем шла речь и не была ли встреча заранее спланирована. Только самые безрассудные москвичи проявляли желание обменяться несколькими словами с зарубежными гостями.
Таня мысленно формулировала свой репортаж, неотступно следуя за высокой гостьей. Большое впечатление на миссис Никсон произвело новое современное здание Московского государственного университета. В США нет университетских зданий сравнимых размеров.
Настоящее событие происходило в Кремле, из-за чего Таня повздорила с Даниилом. Никсон и Брежнев подписывали договоры, которые призваны сделать мир более безопасным. Тане хотелось писать об этом.
Из зарубежной прессы она знала, что визит Никсона в Китай и его поездка в Москву изменили его перспективы на ноябрьских президентских выборах. Взлетел его рейтинг, бывший низким в январе. Сейчас у него появился реальный шанс на переизбрание.
Миссис Никсон была в клетчатом костюме-двойке, состоящем из короткого пиджака и тактично прикрывающей колени юбки, и в белых туфлях на низком каблуке. Шифоновый шейный платок завершал наряд. Таня терпеть не могла писать о модах. Она освещала кубинский ракетный кризис — с Кубы!
Наконец миссис Никсон умчал «крайслер-лебарон», и репортерская братия рассеялась.
На автостоянке Таня увидела высокого мужчину в длинном поношенном пальто, несмотря на майское тепло, с лохматыми седыми волосами и морщинистым, некогда красивым лицом.
Это был Василий.
Она заткнула рот кулаком и впилась в него зубами, чтобы подавить рвущийся из горла крик.
Он понял, что она узнала его, улыбнулся, и стали видны дыры от выпавших зубов.
Она медленно пошла к нему. Он стоял, засунув руки в карманы пальто, без шляпы, щурясь от солнца.
— Тебя отпустили, — проговорила Таня.
— Чтобы сделать приятное американскому президенту, — сказал он. — Спасибо Дику Никсону.
Ему нужно было благодарить Димку Дворкина. Но об этом лучше было не говорить никому, даже Василию.
Она оглянулась по сторонам из осторожности, но поблизости никого не было.
— Не беспокойся, — сказал Василий. — Две недели здесь ползала охрана, они все убрались пять минут назад.
Она больше не могла сдерживаться и бросилась в его объятия. Он похлопал ее по спине, словно пытаясь утешить ее. Она крепко прижалась к нему.
— Господи, — вырвалось у него, — ты хорошо пахнешь.
Она высвободилась из его объятий. Ей хотелось задать ему сотню вопросов, и она спросила первое, что пришло ей в голову:
— Где ты живешь?
— Мне дали квартиру в сталинском доме, старую, но приличную.
В квартирах сталинской эпохи комнаты были больше и потолки выше, чем в более компактных квартирах, строившихся с конца 50-х годов.
Радость переполняла ее.
— Пойдем к тебе?
— Не сейчас. Давай посмотрим, насколько пристально они следят за мной.
— Ты работаешь?
У коммунистов была излюбленная уловка: сделать так, чтобы человек не мог устроиться на работу, а потом обвинить его в паразитическом образе жизни.
— Я работаю в Министерстве сельского хозяйства. Пишу методические пособия для крестьян, как осваивать передовую технологию. Не жалей меня: это важная работа и у меня хорошо получается.
— А как твое здоровье?
— Я растолстел.
Он расстегнул пальто и показал живот. Она радостно рассмеялась. Конечно, он не был толстым, но и не худым, как раньше.
— Ты ходишь в свитере, который я послала тебе. Удивительно, что ты получил его.
Это был тот свитер, который купила Анна Мюррей в Вене. Таня должна все это рассказать сейчас. Она не знала, с чего начать.
— Я почти все время носил его в течение четырех лет. В мае в Москве он мне не нужен, но трудно привыкнуть к тому, что нет постоянного холода.
— Я достану тебе другой свитер.
— Ты, должно быть, имеешь большие деньги.
— Нет, — сказала она, широко улыбнувшись. — А ты имеешь.
Он наморщил лоб от удивления.
— Как это?
— Пойдем в бар. — Она взяла его за руку. — Мне нужно так много тебе рассказать.
* * *
Утром, в воскресенье 18 июня на первой полосе «Вашингтон пост» было напечатано странное сообщение. Оно поставило в тупик большинство читателей. А для горстки людей оно было совершенно обескураживающим.