Граница. Выпуск 3

С Павлом Ивановым меня связывала многолетняя служба. Молодой он совсем был тогда. Года на четыре моложе меня. Помню, когда мы его в партию принимали, его автобиография уместилась на пол-листе почтовой бумаги, хотя указал он все: родословие свое, школу второй ступени, Тверскую кавалерийскую и службу в армии. После, в финскую кампанию, мы встретились с Пашей в поезде. Учились потом — я на «Выстреле», он — на третьем курсе Академии имени Фрунзе. Первомай 1941-го, после парада, праздновали у него в академическом общежитии. С семьями. А после он выехал на рекогносцировку оборонительных рубежей в Особом Белорусском, и там обрывается его след. Не одного его. Многих тогда…

Но это было потом, в сорок первом, а сегодня:

— Ну, бывай, Паша!

— Бывай!

Чтоб сэкономить время, я бат направил по протоке, но тут же был остановлен окликом из кустов. Вышел оттуда человек. Казак, должно быть, не по сезону под охотника снаряженный.

— Куда вы, начальник? В Урюпино не можно! Повстанцы туда поскакали.

— Много там этих… повстанцев?

— Много, начальник! Тьма-тьмущая. Восемь полков конных, сказывали.

— Сами эти полки видали?

— Не так чтобы всех сам. Сказывали, которые…

Врет он и напугать хочет. Это ясно. От них он, от этой банды, чтобы посеять неуверенность и панику. Прием этот не новый, и такие встречались. Но что с ним делать? В бат его взять не могу. Тут и места нету, и небезопасный такой сосед в бату. Но решать как-то надо.

— Хорошо, что встретились! На заставу езжайте. К Иванову там, начальнику. Скажите, что я вас послал, Петров. И чтоб накормил вас, и утром, когда почту пошлет, вместе с пограничниками к Чеснокову направил. Ждет он вас, Чесноков.

Не понравилось мое решение Каминскому, и, когда бат отошел от берега, он свое недовольство высказал:

— Дурень ты, хоть и начальник ныне. На заставу тот не поедет…

— Почему не поедет? Накормят же его там и все такое.

— Очень ему твой корм нужен! От них он, от этой банды. Понял теперь?

— Откуда вы это знаете?

— Поживи с мое, и ты узнаешь! Видывал я таких. Эсеры тут были. Еще в партизанах, бывало, когда на японцев выступали, они партизанам на ухо нашептывали: «Не дюже, ребята, нажимайте, чтоб больших потерь не понести. Силы для борьбы с большевиками берегите». Теперь понял?

— Опять не очень чтоб.

— Молод, потому. Спросил бы, кто знает! Убить его надо было!

— Как, на Газимуре?

— Сразу и так! По-умному можно было и без свидетелей. Дал бы ему по башке и уплыл бы! А ты ему: «К Иванову… накормят там». Нужен ему твой Иванов!

К Урюпину приплыли поближе к полуночи. В станице ни огонька, ни людского голоса. Затемнение, видно, Дробин ввел и выходить из дворов запретил. Хорошо, что китайский Имо-хэ на другом берегу отдельными огнями просвечивался. По нему и ориентировались. Иначе бы мимо проскочили. Может, до самой Покровки на Амуре…

Причалить к берегу я боялся. За рекою в такое время наблюдение установлено, и хотя бы один «дегтярев» на рогатках для ночной стрельбы направлен в нашу сторону. Вообще-то полагалось вначале остановить окликом и уж потом стрелять, если человек не послушается. Но это в мирное время. А теперь эти действия могут переставить местами, и пойди потом докажи, что не в таком порядке тебя продырявили…

Решаю встать на якорь и понаблюдать. Каминского предупредил:

— Сиди тихо и не дыши!

Порядочно мы ожидали. С час или больше. Шорох потом уловили, шуршание гальки под ногами коней. Поскрипывание седел послышалось и легкое позванивание трензелей. Наши кони, пограничников! Казачьи седла так не скрипят, и уздечки они снимают. В недоуздках коней водят, без трензелей. Под седлами Дробин коней держит. Готовность высокая!

Когда пограничники, напоив коней, удалились, мы подняли нос бата на берег и пошли вслед за ними.

2

За ночь в Урюпине все решили. Еще и на сон пара часов оставалась. Условились так: Дробин отвечает за оборону поселка, охранение его дальних подступов. Он же к моему приезду подберет нескольких казаков, имеющих родственные или какие-либо другие устойчивые связи с жителями левобережья Газимура. Они могут понадобиться нам. Я и Черниговский с пограничниками соседней заставы на рассвете выезжаем в Будюмкан, выясним там обстановку и возможности организации надежной разведки из казаков Верховья. Посылка туда разведчиков через многоводный и опасный в такое время Газимур, несомненно, насторожила бы бандитское руководство.

Уставший и в шуме, я забыл о Каминском. Он меня даже и не интересовал. Доставил его на место, как мне было приказано, и будет с меня!

Когда заседлали коней, Каминский прибежал обиженный и злой:

— Это мне, начальник, нынче за вами пеши бегать? Или как еще изволите?

— Что это вы, Каминский?

— Удивляетесь, начальник? Стало быть, непонятливый стали. Или ты мне коня подал? Двуколку санитарную?

— Зачем же вам конь? Вы же здесь остаетесь, в Урюпине…

— Для какой такой радости я сюда таскался? Ты это понял, начальник?

— Тяжело, думал, вам будет. Годы…