Граница. Выпуск 3

К седловине вел пологий спуск, дальше дорога делала петлю, огибая площадь в центре и устремляясь круто вверх. Там, метрах в двухстах, торчала зеленая наблюдательная вышка, виднелся забор из колючей проволоки, а дорогу перегораживали массивные железные ворота.

Чуть в стороне от ворот, по ту сторону забора, возвышалось желтое здание необычной архитектуры — пограничный пост сопредельной державы.

Встречали Никиту и Таню начальник КПП капитан Василий Чубатый и заместитель Никиты Скворцова инспектор Авез Бабакулиев. Встречали хорошо, так искренне радуясь свежим лицам, с такой готовностью помочь, что Никита и Таня даже растерялись.

Чего уж там помогать — два чемодана с барахлом, да ящик книг — вот и все имущество.

Оказалось, что домик для них приготовлен и даже обставлен. Нельзя сказать, что мебель была стильной — две железные солдатские койки, покрытые солдатскими же грубошерстными одеялами и явно сделанные солдатскими руками, стол, табуретки, тумбочки, полка для книг. Но на тумбочке стоял стакан с ромашками и огненно-красным маком, полка устлана белоснежной бумагой, табуретки покрашены в веселый алый цвет, а на свежевыбеленной стене в аккуратной рамочке репродукция женского портрета… Модильяни. Таня на миг застыла от неожиданности, растерянно взглянула на Никиту. Он-то знал — Модильяни, Моди — один из любимейших. Она подошла к репродукции, провела пальцем по неестественно длинной и гибкой, как стебель, шее женщины и… заплакала.

Капитан Чубатый и Бабакулиев затоптались на месте, закашляли дружно в кулак.

— Я понимаю… вы уж простите… мы по-солдатски, — хрипло сказал капитан, — но ребята от души старались… Если что не так, вы извините.

— Что вы! Что вы! — всплеснула руками Таня. — Я так вам благодарна, если бы вы только знали! Это наш первый дом… у нас еще никогда не было своего дома, своего стола, своих табуреток… Вы не глядите, что я реву… это так… это от радости.

Капитан и Бабакулиев воспрянули духом. Они обрадовались, как мальчишки, и шумно потащили Таню на кухню.

В домике было две комнаты и кухня — гордость капитана Чубатого. Здесь стояли надраенные алюминиевые миски, кастрюли, медные котелки, ложки, вилки, изящные пиалы, большой, ярко расписанный цветами чайник. И главное — плита, замысловатая, со множеством дверок, вьюшек, с очагом, чтобы жарить шашлыки — на кованой решетке лежали длинные шампуры. Не плита, а целый агрегат.

— У меня старшина такой печник, на весь округ знаменитый, так и норовят переманить, — добродушно хвастал капитан, — и столяр у меня есть, краснодеревцем до службы работал. Золотые руки. Он вам стол сделал письменный. Вот здесь, глядите.

Он провел Никиту и Таню во вторую комнату, которая, по замыслу, должна была служить столовой и кабинетом одновременно.

Стол был по-настоящему, без всяких скидок, хорош! Современный, легкий, с желтоватой, отполированной, но не покрытой лаком столешницей.

— Нравится? Хорошо, правда? — капитан заглядывал ревниво в глаза.

На столе стояли два черных, нарочито грубо кованных железных подсвечника, каждый на две свечи.

— А это как? Здорово, правда? — спрашивал капитан.

Никита взял один из них в руки, ощутил приятную его тяжесть, оглядел. Профессионально, с большим вкусом сделанная вещь. Он недоверчиво поглядел на капитана.

— Может быть, скажете, это тоже ваши ковали? — спросил он.

Капитан просиял, на его упругом, румяном, как яблоко, лице было столько гордости, что Никита еще и подыграл ему:

— Это уж, капитан, слишком! У вас тут КПП или филиал Мухинского училища?

— Точно! — закричал Чубатый. — Вот и Федотов спит и видит училище Мухиной. Он как узнал, что вы к нам из Ленинграда, так все свободное время из кузни не выходил. Люди, говорит, из такого города, засмеют небось мои поделки. Он после службы в это самое училище собирается. Художник!

— И хороший, — сказала Таня. — Я СХШ окончила, среднюю художественную школу при институте Репина, так что разбираюсь немного.

— Ну, подвалило Федотову счастье! — обрадовался капитан. — Теперь он от вас не отойдет. Он теперь у вас вроде пажа будет, для него удача огромная — со знающим человеком посоветоваться.

— А это что? — спросил Никита.

Он взял со стола округлый голубоватый камень. В полупрозрачной его глубине, будто нарисованная легкими мазками кисти, виднелась обнаженная женщина. Женщина была розовой. Она стояла на коленях, вернее, сидела, откинувшись на пятки, и ветер раздувал ее длинные волосы.

— Это что? — Никита изумлялся все больше. — Это кто сделал?!

— А это сделал аллах, — усмехнулся Бабакулиев, — природа сделала. Это сердолик. Тут речка есть, там попадаются сердолики — голубоватые, розоватые, оранжевые. Агаты попадаются, халцедоны. Я люблю. Камни люблю. Собираю. Этот забавный. Игра природы. Вам подарил. На новоселье.

Никита знал коллекционеров, сам собирал марки и помнил, что значит для коллекционера расстаться с украшением своей коллекции. А то, что этот поразительный по своеобразию и красоте камень мог украсить любую коллекцию, Никита не сомневался.

— Вам не жалко? — спросил он и тут же мысленно выругал себя за свой вопрос.