Граница. Выпуск 3

Еще до службы на этой заставе Киселев доверился одному парню, — вроде приятелями были с ним, в строю рядом стояли, вместе сопровождали поезда, рядом в столовой сидели, вообще были всегда вместе, — показал эту фотокарточку. Тот презрительно усмехнулся:

— Нашел чем хвастаться! — И потряс перед глазами целой пачкой фотокарточек. — У меня этих красавиц — навалом!

Дружба распалась сразу же…

Жуков долго разглядывал фотокарточку, поворачивал ее так и этак:

— Славная, видать, — и покачал головой. — А мне вот не везет в жизни. Была у меня одна, да замуж вышла. Другую пока не нашел. Не получается у меня с ними, завлекать не умею. Смелости мало, что ли?

— Просто не встретил еще, которая судьбой намечена. Может, она сейчас еще только в школу бегает.

— Может быть, — мечтательно согласился Жуков и закончил озабоченно: — Пора и трогаться. Скоро ребята в баню пойдут…

Поскольку Киселев на заставе появился недавно, то и в здешней бане был в третий раз. Всегда получалось как-то так, что приходил он к самому концу, когда знаменитых парильщиков — лейтенанта Бабкина и рядового Борисова — здесь уже не было, — справив свое жаркое удовольствие, они в это время попивали чаек в заставской столовой. Эта пара всегда первой отвечала на вопрос: хороший ли парок приготовили сегодня банщики?

Сейчас же только успели Киселев с Жуковым уложить веники в аккуратную горку на широкой скамье предбанника, как заявились Бабкин с Борисовым.

— Ого! Вот и веников свеженьких Жуков припас! — весело объявил Бабкин.

Жуков уточнил:

— И Киселев постарался.

— Киселев? — удивился Бабкин. — Посмотрим, посмотрим, какие веники получаются у музыкантов. — Не выбирая, взял из горки, подержал в руке, чуть потряхивая, оглядел со всех сторон: — Ничего вроде бы веники, а, Борисов?

Тот тоже потряс в руке первый попавшийся веник:

— Вполне подходящие!

Знаменитые парильщики торопливо разделись, как будто опасаясь, что весь пар вот-вот выветрится, и поспешно пошлепали босыми ногами в парилку.

— Ты видел, как они жарятся? — спросил Жуков. — Не видел? Мороз по коже подирает! Пойдем посмотрим.

Пока они раздевались да пока воды набирали в тазы, Бабкин с Борисовым уже успели превратить просторную парилку в подобие адского пекла. Оба сидели на верхнем полке, веники их прели в тазах, наполняя парилку приятным горьковатым запахом березы.

— Забирайтесь, погреемся за компанию! — крикнул Бабкин.

— Не-е! — покрутил головой Жуков. — Нам с Женькой еще пожить хочется.

— Слабаки!

Как они переносили такую неописуемую жарищу, если даже внизу у Киселева перехватывало дыхание? А те только покрякивали блаженно да звонко шлепали себя ладошками по телу — дозревали до нужной кондиции, только им двоим известной.

— Я вроде бы готов, товарищ лейтенант, — сказал Борисов. — Могу принять первую порцию.

— Тогда ложись на плаху, казнить буду!

Укладываясь на полок, Борисов крикнул Жукову:

— Петь, подкинь грамм сто пятьдесят!

— С ума сошел, хватит тебе! Сгоришь ведь! — возразил Жуков.

— Давай, давай! — нетерпеливо закричал Борисов. — Потом порассуждаешь!

Бабкин спустился на одну ступеньку пониже — чтобы удобнее было работать. Сначала легонько прошелся по спине Борисова — веник с шелестом пропорхнул по крепкому бугристому телу солдата. Борисов издал звук, очень схожий с хрюканьем молодого поросенка. И это как бы послужило сигналом. Веник в руках Бабкина уже не порхал, а со свистом обрушивался на глянцевую от пота спину Борисова. А тот охал, кряхтел — да каких только блаженных звуков он не издавал! Потом взмолился плачущим голосом:

— Петенька, еще сто грамм добавь!

И снова охал и кряхтел, пока заморенный и уставший Бабкин не сказал:

— Все руки обжег! Объявляется перерыв!

Борисов пулей вылетел в мыльную, бухнул на себя два таза заранее припасенной холодной воды, потом еще нацедил и еще раз окатился, шумно отфыркиваясь. После этого снова вернулся в парилку, теперь уже сам легонько прошелся веником по груди, похлестал ноги.

Бабкин эти процедуры принимал в обратном порядке: сначала сам парился — и тоже легонько, а потом уже Борисов изо всех сил хлестал его. Лейтенант, блаженствуя, тоже охал и кряхтел, рычал и повизгивал. Через каждую минуту просил страдальческим голосом:

— Братцы, еще подкиньте!

Ковшом на длинной деревянной рукоятке Жуков подкидывал в раскаленную каменку очередные «сто грамм» и смеялся:

— Так в аду великих грешников прорабатывают!

— Наоборот! Этакую благодать только в раю испытывают, да и то не все, а самые безгрешные и дисциплинированные… Борисов, ты не вздремнул случайно?

Борисов и не собирался дремать — добросовестно обрабатывал ставшую малиновой лейтенантскую спину. А тому все было мало, он то и дело справлялся у Борисова: не вздремнул ли? Тогда веник в проворных руках Борисова начинал мелькать, сливаясь в сквозное зеленое полотно. Наконец Бабкин объявил:

— Баста, ребята! — пружинисто соскочил на пол. — Хороший парок соорудили банщики! Жуков, Киселев, спасибо! Отличные веники сгоношили!

Борисов благодарно похлопал Киселева по плечу:

— А ты, оказывается, ничего парень!..