Граница за Берлином

— Нет, господин лейтенант, спасибо: папа велел скорее возвращаться.

— Тогда не смею задерживать. Возвращайся.

Ганс развернул мотоцикл и уже на ходу крикнул:

— До свидания! Завтра постараюсь приехать снова!

Мы с Максом пошли в столовую и разместились за тем же столиком, за которым обедали в первый раз. После стольких напрасных тревог и длительного ожидания, я старательно работал ложкой, а Макс ел вяло и неохотно.

— Почему вы меня ни о чем не спрашиваете? — вдруг спросил он, в упор глядя на меня своими черными глазами.

— О чем же тебя спрашивать, если ты не хочешь говорить? — сказал я, стараясь быть спокойным. — Мы бы и имени твоего не знали, если бы не старик Редер.

— Имени моего вы и сейчас не знаете, — продолжал мальчик. — Мое настоящее имя не Макс, а Эрих, но не в том дело… Я совершил преступление против вас.

Эрих говорил короткими фразами, словно ожидал возражения на каждое слово.

— Чепуха, — сказал я. — Если говорить о преступлении, то большее преступление ты совершил не перед нами, а перед Гансом, перед Германией, перед самим собой, потому что твое дело — учиться в школе, хорошенько узнать, где живет правда, а уж тогда начинать борьбу. Знать, за что ты борешься… Ведь эти сведения не ты собирал, тебе их дали только унести?

Этот вопрос совершенно обескуражил мальчика. Я уже не сожалел больше о том, что отпустил его на прогулку с Гансом. На своем детском языке мальчики быстрее сумели договориться.

— Так вам и это известно?

— Да. Мне бы только хотелось узнать, где ты научился разговаривать языком взрослого?

И Эрих Разен поведал мне именно то, о чем я догадывался. Его отец погиб на русском фронте, а мать и старшая сестра похоронены были под обломками дома, разрушенного американской бомбой, всего за несколько дней до окончания войны. Эрих остался один и бродил по Западной Германии до тех пор, пока не подобрал его один американский офицер.

Он кормил Эриха и готовил его к шпионской деятельности. Ему дали неплохой костюмчик, и Эрих носил его более полугода. Но когда послали на задание, то снова облачили в старые лохмотья, руководствуясь тем, что русские имеют пристрастие к оборванцам и оказывают им предпочтение перед прочими. До тех пор, пока Эрих сам не увидел русских, он представлял их по описанию своего шефа чуть ли не звероподобными и очень жестокими.

На задании Эрих был впервые. Попавшись на линии, он ожидал допросов и страшных пыток, но, не встретив ничего подобного, взял под сомнение уроки своего шефа, и все эти дни мучился в догадках, не веря в искренность и моих действий. Когда же Ганс рассказал ему о жизни в Восточной Германии, о русских, о гибели Таранчика, показал ему подаренную звезду и выяснилось, что Эрих спит как раз на койке Таранчика, то понял, что был обманут шефом.

— На маслозавод я поступил только за тем, чтобы дождаться вот этого материала, который теперь у вас, и передать аппарат. Но бумаги я взял в условленном месте, а передать аппарат оказалось некому, — закончил Эрих.

Похоже было на то, что он выполнял проверочное задание, и явки были скрыты от него. Правда, наличие аппарата не совсем увязывалось с этим предположением.

Разошлись после беседы далеко за полночь.

Я уже собирался лечь спать, когда затрещал телефон, и из штаба полка передали: «Приготовиться к передаче!» И опять нас ожидали новые места, новые люди, новые обстоятельства.

Готовиться к передаче линии! Не так уж много для этого нужно подготовки. Труднее принимать ее и осваиваться на новом месте.

К полудню приехал Ганс. Он сказал, что его отец согласился временно принять в семью Эриха, если мы его отпустим. Это было как нельзя кстати. Выслушав предложение Ганса, Эрих заметил:

— Еще не знаю, что делать. Ведь за измену меня обещали убить. Наживут еще Шнайдеры со мной горя…

Оставив ребят наедине, я ушел в свою комнату и написал длинное письмо в полицейское управление. В письме излагалось все, что мне было известно об Эрихе, и просьба устроить его дальнейшую жизнь. Когда я вернулся к мальчикам, они все так же сидели, разговаривая, как взрослые.

— Так что же, Эрих, — спросил я, — ты очень боишься смерти, которую тебе обещали на той стороне?

— Нет, — просто ответил он. — Туда я больше не вернусь, надо как-нибудь здесь устраиваться…

— А не съездить ли тебе в полицейское управление и там рассказать обо всем, что с тобой было?

— Поехали, Ганс? — оживился Эрих.

— Нет, подождите. Не к чему торопиться. Сначала давайте пообедаем вместе. А то вот мы с Гансом давненько дружим, но от наших угощений он всегда увертывается. Пошли!

За столом мальчики весело шутили.

После обеда они вышли во двор и уселись на мотоцикл. Я вынес письмо, аппарат и бумаги Эриха и вручил ему.

— А если я струшу перед смертью и убегу со всем этим багажом? — сказал Эрих, по-озорному блеснув глазами.

— Будем знать, что ты трус, но убивать тебя все равно не обещаем, если ты даже попадешься к нам еще раз, — сказал я как можно серьезно. — Только никуда ты не убежишь: через линию тебя не пустит Таранчик.

Мальчики насупились и молчали. Вокруг нас собрались солдаты.