Границы бесконечности

– Вы еще очень молоды, вот почему не видите, как сильно и как быстро. Посмотрите на разницу между Харрой и ее матерью! А если сравнить Мару Маттулич с ее родительницей… Вот уж была ведьма! – Староста содрогнулся. – Я ее прекрасно помню. А ведь она не была исключением – в свое время. Что там вызвать перемены! Да их уже не остановить, даже если кто попытается. Когда у нас наконец появится приемник спутниковой энергии и мы присоединимся к коммсети, с прошлым будет покончено. Как только дети увидят будущее, их будущее, они ринутся за ним. Старики, вроде матушки Маттулич, уже не имеют над ними власти. И старики это прекрасно понимают, не сомневайтесь. Как вы думаете, почему мы до сих пор не обзавелись хотя бы самой слабенькой установкой? Дело не только в деньгах – старики сопротивляются. Они называют это развратом, пришедшим из космоса, но на самом деле они просто боятся будущего.

– Сколько же еще надо сделать!

– Дела у нас неважнецкие, это верно. Но у нас есть надежда. Вы даже не представляете, как много сделали одним своим приездом.

– Ничего я не сделал, – горько сказал Майлз. – Только сидел да разговоры разговаривал. И сейчас, похоже, все кончится тем же. А потом уеду восвояси. Проклятие!

Староста поджал губы, посмотрел себе под ноги, потом вдаль, на вершины холмов.

– Вы каждую минуту что-то для нас делаете. Лорд-мутант. Вы что, невидимка?

Майлз осклабился.

– Кейрел, я – целый оркестр. Я – парад из одного человека!

– Как вы выражаетесь – «вот именно». Что ж, это хорошо. Простым людям нужны необычные примеры. Чтобы каждый сказал себе: ну, уж если он может вот это, то я, конечно же, могу вон то. И никаких оправданий.

– Да, никаких оправданий, никакой жалости. Мне эта игра знакома, я играю в нее всю жизнь.

– По-моему, – сказал Кейрел, – вы нужны Барраяру. И как раз таким, какой вы есть.

– Барраяр сожрет меня, если сможет.

– Верно, – подтвердил Кейрел, глядя вдаль. – Потом он перевел взгляд на окружавшие их могилы. – Но ведь в конце концов он проглатывает нас всех, правда? Вы переживете стариков.

Майлз указал на маленький холмик.

– Не говорите мне, кого я переживу. Скажите Райне.

Кейрел ссутулился:

– Верно. Это правда. Выносите приговор, милорд. Я вас поддержу.

Крыльцо теперь превратилось в трибуну, а внизу, во дворе, собралась целая толпа: староста с женой, их сыновья, все Журики, большинство стариков, которые накануне были на вечеринке, мужчины, женщины и дети. Харра сидела в стороне от всех. Временами Лэм пытался взять ее за руку, но по тому, как она отстранялась, было видно, что ей неприятны эти прикосновения. Обвиняемая была выставлена на всеобщее обозрение рядом с Майлзом, молчаливая и угрюмая, а по обе стороны от нее стояли Пим и смущенный помощник старосты.

Майлз поднял голову, и в подбородок ему уперся высокий воротник парадного мундира, отглаженного и начищенного стараниями сержанта. Знают ли эти люди, что он честно заработал свой мундир, или они уверены, что это просто подарок его отца? Впрочем, наплевать, что они думают. Майлз выпрямился и сжал руками перила.

– Я завершил расследование обвинений, принесенных Харрой Журик графскому суду, относительно убийства ее дочери Райны. По совокупности улик, показаниям свидетелей и по ее собственному признанию я нашел виновной в этом убийстве Мару Маттулич: она свернула младенцу шею, сломав позвонки. Впоследствии она попыталась скрыть свое преступление, несмотря на то, что это поставило ее зятя Лэма Журика в смертельную опасность из-за ложного обвинения. Ввиду беспомощности жертвы, жестокости самого убийства и трусливого эгоизма при попытке его сокрытия я не нахожу в деле смягчающих обстоятельств. Кроме того, Мара Маттулич призналась в двух других детоубийствах примерно двадцатилетней давности, жертвами которых были ее собственные дети. Эти факты староста Кейрел объявит по всей Лесной Долине, чтобы о них знали все наши подданные.

Майлз чувствовал, как глаза матушки Маттулич буравят ему спину. «Да, давай, ненавидь меня, старуха. Я еще тебя похороню, и ты это знаешь». Официальный язык заслонял его, словно щитом. Он сглотнул и продолжил:

– Единственной справедливой карой за все это является смертная казнь, к которой я и приговариваю Мару Маттулич. Но, учитывая возраст приступницы и близкое родство с потерпевшей – ее дочерью Харрой Журик, я откладываю осуществление приговора. На неопределенное время.

Уголком глаза он заметил, как Пим испустил сдержанный вздох облегчения. Харра, как обычно, расчесывала пальцами свою светлую челку, вслушиваясь в речь Майлза.