Найджел Фингерлинг всегда подходил ближе, чем следовало, и бесстыдно пялился мне на грудь. Я терпеть не могла этого парня — хотя причина, возможно, крылась во мне.
Джеку я описала его как женоненавистника, который больше всего на свете обожает меня унижать. Только я и сама хороша. Высмеяла инспектора публично, на глазах у людей, с которыми он работает. А когда тот попытался наладить отношения, ответила категоричным отказом.
Да, в тот вечер я встречалась с Вулфи, но можно было отложить наш ужин на час-другой, ничего страшного не случилось бы. Зато мы с Фингерлингом сумели бы обсудить дела в спокойной обстановке.
Однако мне не хотелось прогибаться, угождать ему… Мне было на него плевать. Я и не думала хоть как-то исправлять ситуацию. Проще и веселее было отправиться на ужин с Джеком и весь вечер жаловаться ему на начальника-гада.
Потому что, несмотря на все годы тренировок, я по-прежнему оставалась тупой неудачницей. Девчонкой, которая вечно тараторила и несла всякую чушь. Подростком, который с большей охотой читал труды суфийских мистиков, чем глянцевые журналы. Ребенком, которому не с кем было играть, но который делал вид, будто ему без разницы.
Я закончила школу-пансион больше пятнадцати лет назад, однако ничуть не изменилась с того дня, когда приехала на похороны отца в своем необъятном свитере, у которого ужасно кололся воротник. Наполовину персидская еврейка, наполовину английская протестантка. Заучка, совершенно не понимавшая людей, хоть и мастерски разбирающаяся в человеческом поведении.
С самого крушения поезда я чувствовала, что у меня есть цель, что мне дали второй шанс, возможность сделать нечто хорошее. Поэтому я выхаживала раненых. Взялась исполнить предсмертную волю Терезы Линч. Сбилась с ног, пытаясь спасти город от обезумевшего маньяка, возомнившего себя архангелом.
За этими делами я пряталась от отчаяния, которое с каждым днем затягивало меня в черную бездну. Пусть по утрам я по-прежнему тянулась к Дункану в постели, но теперь мне было ради чего вставать. Ради чего одеваться. Выходить на улицу и общаться с людьми.
Было ради чего жить.
Впервые за все время я шагала по улице с гордо поднятой головой. Больше не чувствовала, как смыкаются стены и из груди пропадает последний воздух. Пусть звучит банально, но, спасая других, я прежде всего спасала себя.
А теперь из-за моего высокомерия и гордости, из-за неумения общаться с людьми погиб человек. Как мне жить дальше, зная за собой такую вину?
Я только сейчас осознала, что, собственно, натворила, и мир снова стал рушиться. Кровь в жилах заледенела. Невидимая рука сдавила горло. Небо за окном такси потемнело, птицы смолкли.
Подняв глаза, я заметила в зеркале на лобовом стекле свое отражение. Видок у меня, надо сказать, тот еще. Лицо посерело от усталости, щеки запали.
Зрелище мне ужасно не понравилось.
«Уймись, Маккензи! Хватит распускать сопли. Иди разгребай завалы, которые наворотила. И поживее!»
Я вытащила из сумки дохлый мобильник, батарею и сим-карту. Сняла с телефона крышку. От нетерпения дрожали руки. Батарею удалось вставить легко, а вот симка выскользнула из пальцев и провалилась под ноги.
— Да чтоб тебя на хрен! — пробормотала я, нащупывая на коврике крохотный кусочек пластика.
— Эй, вы там как, в порядке? — оглянулся водитель.
— Лучше всех, — отмахнулась я, вставляя симку в телефон, закрывая крышку и нажимая кнопку включения.
Потом открыла список контактов, нервно придумывая, с чего бы начать.
Трубку сняли после первого же гудка.
— Фингерлинг, это Маккензи. Есть разговор.
Глава 77
— Маккензи, ты живая? — Фингерлинг с явным облегчением перевел дух.
— Само собой. Я…
— Тогда какого хрена ты где-то шляешься?! — заорал он вдруг в телефон. — Я который час пытаюсь до тебя дозвониться. Да тебя, твою мать, уже в розыск объявили!
— Что значит «в розыск»?..
— А ты сама как думаешь? Пропала, не дозвониться, телефон отключен… Протыкатель тебе письма шлет. Рассказывает, что одержим тобою. Я испугался, как бы он тебя не прирезал. Прислал к тебе в квартиру наряд. А там внутри погром, все вверх тормашками, но замки не взломаны! Мы проверили камеры наблюдения, опросили соседей. Потом поступил вызов из магазина игрушек на Брент-Кросс. По словам охранника, воровка уехала на «Порше» с твоими номерами. Потом эту же машину заметили на Чалк-Фарм-роуд, но тебя рядом не было. Свидетели сказали, что по рынку металась женщина, по описанию похожая на тебя. Поэтому тебя и объявили в розыск. Твоя фотография уже во всех газетах.
Охренеть, какой из-за меня поднялся переполох…
— Найджел, прости…
— Не нужны мне твои извинения! Хочу знать, где ты шлялась весь день!
Я надула щеки и протяжно выдохнула. Итак, с чего начать? Говорить о том, что подозревала его в убийствах, пожалуй, все-таки не стоит.
— Протыкатель снова вышел со мной на связь. Устроил квест.
— Какой еще квест?!
— Спрятал по всему Лондону подсказки. Главный приз — его имя и имя следующей жертвы.
— С какой такой хрени?!