Человек в чёрном поднялся, убрал ласково с лица девушки волосы и…замер. Точно увидел привидение. Остальные, что всё ещё суетились вокруг неё, вдруг тоже замолчали и с удивлением стали переглядываться. Внимательно осмотрев Оксану ещё раз и услышав, наконец, от неё, что всё в порядке, люди удалились в свою иномарку, ещё раз оглянувшись на ничего не понимающую девушку.
Оксана вернулась на тротуар. Злополучный автомобиль тронулся, но через некоторое время, перестроившись влево, развернулся, сверкнув перламутром.
Машина притормозила и “забралась” правой парой колёс на противоположный тротуар. Стекло опустилось, и Оксане показалось, что на неё опять смотрят. С неожиданным пугающим любопытством. А потом, когда девушка переходила дорогу, в окне автомобиля блеснула линза фотоаппарата. Что это? Её фотографируют? Но зачем, кому это надо?
Долгие взгляды провожали Оксану до самых дверей здания, а она смущённая и ошеломлённая стремилась поскорее спрятаться от непонятной случайности.
А потом она играла… Худенькая хромая девочка, с тонкой грустью на бледном лице вдохновенно до трогательности читала свой монолог. И никто не осмелился ей не поверить. Ведь она также хотела вырваться из тесной клетки бессмысленной реальности. В небо или в никуда, в спокойное и безмятежное небытие…
И даже Жанна не сразу справилась с мурашками, добежавшими до самых кончиков пальцев. Но она ещё успеет изменить ситуацию в свою пользу, иначе уплывёт весьма сулящий шанс…
Оксана-Катерина должна страдать? И она страдает. Страдает при всех!
Ах, Вадим! Никакого тепла, как раньше. Только боль и глупая жалость к себе. Это чувство стало для неё самым частым из всех, что существуют в её мире.
***
Она осталась почти одна в опустевшем здании института. Идти в общежитие совсем не хотелось, даже с доброй вестью об успешном дебюте. Тем более, она опять помешает паре влюбленных. Им, конечно, хочется подольше оставаться наедине. Прислонившись к холодной стене, Оксана вслушивалась в голоса, доносившиеся из единственного ещё не опустевшего кабинета.
(Натан Ионович):
– Я говорю браво, и думать тут нечего. Играть должна только она.
– Но почему бы не прослушать на эту роль и других претендентов?
(Это Жанна)
– Да она достойна профессионалов!
– Согласна, но не мне вам объяснять, кто стекается в этот зал. Для образа важен и внешний подбор, да, не самый главный аспект. Но достаточно значимый.
– Зрители, я уверен, тотчас проникнутся к ней и будут видеть только её игру. В конце же концов это всего лишь студенты! Я не понимаю ваш каприз, решительно не понимаю! Многие сочтут её находкой!
– Но ещё больше в идеально подобранном образе! Скажем, – юродивого калеки!
– Вы, определённо, жестоки!
Оксана бесшумно заковыляла прочь, словно застигнутая врасплох. На глазах задрожала влага… Девушка вжалась в туалетную дверь, склонилась над раковиной, долго смотрела на бегущую воду, застилающую звуком бесконечности сознание. Потом достала спасительную коробочку, высыпала таблетки на ладонь. Все до одной. Смотреть на полную белую горсть было не страшно. В ней было даже какое-то успокоение и слабый запах победы.
“Я перехитрила жизнь! Я, а не она меня!”
Вся горсть исчезла с ладони. Глотались таблетки легко, почти незаметно. Все до одной…
Она поднялась по пустынной лестнице и толкнула величественные двери, к которым другие не прикасались долгое время. Здесь она бывала и раньше, стремясь найти тихую обитель своим раздумьям или настроиться на нужный образ. Эта часть здания опустела уже давно, заброшенная и забытая людьми, как проклятое крыло старинного замка. Старые обветшалые стены и своды требовали серьёзной реставрации, а поскольку “культурные резервы” напоминали давно пустующие закрома, они пришли в негодность и создавали немалую опасность. Люди покинули эту сцену, превратившуюся теперь в полусгнивший помост. Спектакли ставились в другом помещении, меньшем по размерам. Полы зрительного зала уродливо темнели пустыми глазницами разобранного паркета. Какой могущественный образ дремлет в этих стенах?
Даже сейчас, лунным вечером, здесь не было жутко и безобразно. Уличные фонари украсили зал уютным, точно рождественским, светом. И зал ждал её…
Она присела на подоконник, восторгаясь бликами, танцующими на стенах. Она скоро станет одним из них. Сейчас она сильно захочет спать. И уснёт навсегда. И не думать о плохом, и не думать о хорошем…
Почему говорят, что самое дорогое и ценное на земле – жизнь человека? Это больше напоминает нравоучительную формулу. Если я не вижу никакой в этом ценности, то что же видят другие? Скорее всего, жизнь становится ценной, когда наполняется чередой приятных и счастливых случайностей. Кому-то выпадает больше везения. Кто-то может больше сделать для значимости. Но возможно ли покорить все необходимые для счастливой жизни сферы? В чем же ценность такой жизни? В чём?
Стены, неживые долгожители, не ответили ей. Они господствовали – сильные, холодные, над живым хрупким воробышком человеческой души, тлеющей как уголёк…