ГРАС. Цикл (СИ)

Большакова всегда было очень легко напугать по причине впечатлительности натуры. Но при этом каждый раз срабатывала парадоксальная реакция: он зверел от страха. «Не будите во мне зверя, особенно зайца», — любил он повторять старую шутку. Так случилось и в этот раз. Обрушившийся на него поток чужой ненависти не подавил его, а вызвал в нем лавину собственного бешенства. Ему чудилось, что он нащупал где-то в пространстве над собой адресата — ему-то он и отправил услужливо подсказанное памятью семиэтажное флотское ахмеровское ругательство, запечатленное в астоме со всей силой и яркостью большаковского воображения. Было там и про сексуальные наклонности самого адресата, и про чрево, его породившее, и про более далеких предков... Там всё было. В обычном своём состоянии Илья даже не пытался представить его зрительно во всей полноте. Стеснялся. А сейчас выдал, как говорится, от души.

Неожиданно битва волн прекратилась. Затихли убийственные колебания. Илья не стал гадать о причине, забрался на перила и, ухватившись за стальные прутья лестничного ограждения верхнего этажа, быстро подтянулся, — и очутился на третьем, затем на четвертом этаже.

Бегом по ступенькам он не смог бы подняться быстрее. Перевалившись через перила четвертого этажа, он встал на ноги и попытался сориентироваться.

Чувство — седьмое, восьмое — сколько их ещё было у Ильи? — говорило ему, что Ларькин находится в комнате за второй дверью налево. Но дверь была заперта, а Виталий... Виталий был мертв. Его сознание угасло, как светло-зелёная точка на экране выключенного осциллографа.

Все пошло прахом. Он не успел. Он всё-таки не успел, хотя был так близок к победе. Неужели все было напрасно? Илью охватило знакомое чувство — бессильная горечь от того, что жизнь — всё-таки не такая игра, которую можно переиграть...

За спиной, у самого затылка Ильи раздалось тихое шипение. Видимо, от отчаяния у него помутился разум, потому что ему вдруг показалось, что он стремительно вываливается куда-то, прочь из своей реальности... но куда?

— Небольшая поправка, — произнес чей-то тихий, не самый приятный голос. Интонации сильно напоминали Лесника, но это был не он. — Ты вполне можешь довести этот вариант до победного конца. Малыш, ты же почти всё прошел — а в эндшпиле сплоховал. Нервишки слабоваты... Своё сердце запускать ты можешь, в чужой мозг возбуждающий импульс посылать умеешь... Уловил?

— Уловил, — ошарашенно произнес Илья, поняв, наконец, что обратившийся к нему голос принадлежит ему самому.

Секунду, от силы полторы, в сознании Большакова сосуществовали два «Я», похожих, но разных. Различие было хотя бы в том, что один из них был Бессмертным. Он напомнил смертному Илье те центры мозга, которые нужно было активизировать, чтобы Ларькин быстрее очнулся. Затем кто-то из них — а может, оба сразу, синхронным усилием, — запустил сердце Виталия. После этого за затылком старлея раздалось тихое шипение, и смертный Большаков остался один. Но он помнил всё, что успел узнать за эту мимолетную секунду сосуществования двух его «Я», связанных тысячами подсознательных и десятками сознательных каналов...

«Реальность дискретна, малыш, также, как пространство и время...»

«Хакер — он всегда хакер...»

«Ох, и вставят мне Бесы, когда узнают...»

«Хотелось немного подправить этот файл...»

«Ты уж дожми этот вариант, ладно?»

«Главное — чтобы ты меня не осуждал...»

— Что ты, старик, какое тут осуждение... Да я же лох по сравнению с тобой, — пробормотал Илья — и обнаружил, что разговаривает сам с собой в пустом коридоре. Он узнал его: это был Илья-логик, который, оказывается, в ином раскладе совладал с собой, просчитал варианты, остался — и прошел все ступени посвящения, чтобы воспользоваться громадными возможностями Бессмертных и подстраховать его, дурака. В памяти мелькнули картины нескольких уходящих в невообразимую даль жизней, сообщающихся между собой, переплетенных — и надо всем этим морем реальностей свободно парил Бессмертный Илья Большаков. А может быть, это было временное помрачение рассудка, и протянувший руку из параллельного пространства «альтер эго» ему только пригрезился? В любом случае нужно было доводить дело до конца, «дожимать вариант».

— Виталик! Ларькин, ты жив?! — заорал Большаков.

Ему пришлось крикнуть ещё раз, прежде чем он услышал слабый отклик. Но капитан был жив и быстро приходил в сознание.

— Ты цел? — крикнул Большаков.

— Да. — Илья из-за стены чувствовал, как возвращаются к Виталию силы и способность ориентироваться в обстановке. — Я хотел выбить стекло и выпрыгнуть, но они здесь бронированные, что ли...

— Ломай дверь к чертовой матери, она деревянная! — закричал Илья. Ему казалось, что в себя приходит не только Виталий, но и их невидимый противник.