Гравий (ЛП)

Когда я всё это представляю, я всегда бегу. И в моих мечтах я бегу не к трейлеру, а обратно к карьеру. Я вижу барахтающуюся Блитци и Каро, плывущую к ней, уверенно плывущую, чтобы ее спасти. Я вижу ее светло-коричневое клетчатое пальто, и ее клетчатый шарф, и ее гордое лицо успешного человека, и рыжеватые кудри, кончики которых потемнели от воды. Всё, что я должна делать – это смотреть и радоваться – от меня ничего не требуется, в конце концов.

На самом деле я побежала по небольшому склону в направлении трейлера. Когда я добралась туда, я села. Словно там было крыльцо или скамейка, хотя в трейлере ничего такого не было. Я села и начала ждать, что будет дальше.

Я знаю об этом, потому что это факт. Но я не знаю, в чем заключался мой план или о чем я думала. Может быть, я ждала следующего акта в драме Каро. Или в драме собаки.

Не знаю, просидела ли я там пять минут. Больше? Меньше? Было не очень холодно.

Я обращалась с этой проблемой к профессионалу, который убедил меня – на некоторое время убедил – что я должна была потрогать дверь трейлера и понять, что она закрыта. Закрыта, потому что мама и Нил занимались любовью и закрыли ее, чтобы их не беспокоили. Если бы я начала стучать в дверь, они могли бы рассердиться. Психолог был доволен тем, что заставил меня прийти к такому выводу, и я тоже была довольна. До некоторых пор. Но я больше не думаю, что это была правда. Я не считаю, что они закрыли бы дверь, потому что знаю, что однажды они ее не закрыли, и Каро вошла, и они рассмеялись – такое у нее было лицо.

Может быть, я вспомнила слова Нила о том, что собаки не тонут, что означало: Каро не нужно было спасать Блитци. Следовательно, сама она не могла победить в затеянной ею игре. Так много игр у Каро.

Думала ли я, что она умеет плавать? В девять лет многие дети умеют. Потом выяснилось, что у нее был один урок плавания прошлым летом, но потом мы переехали в трейлер, и больше она плаванием не занималась. Она могла подумать, что справится. А я могла действительно думать, что она способна сделать всё, что захочет.

Психолог не предполагал, что я могла страдать от необходимости выполнять приказы Каро, но у меня возникла такая мысль. Хотя она не совсем верна. Может быть, если бы я была старше. В то время я всё еще надеялась, что она заполнит мой мир.

Как долго я сидела там? Кажется, не долго. Возможно, я стучала в дверь. Спустя некоторое время. Спустя минуту или две. В любом случае, мама в какой-то момент вдруг открыла дверь без какой-либо видимой причины. Дурное предчувствие.

Следующий кадр – я внутри. Мама орет на Нила, пытаясь заставить его что-то понять. Он встает, и стоя разговаривает с ней, обнимает ее так мягко, и нежно, и успокаивающе. Но это совсем не то, что маме нужно, она вырывается и выбегает из трейлера. Он встряхивается и смотрит на свои голые ноги. На свои большие беспомощные пальцы.

Думаю, он говорит мне что-то с монотонной печалью в голосе. Странно.

Кроме этого, я не помню никаких деталей.

Мама не бросилась в воду. Она не оправилась от шока и не вернулась к активной жизни. Мой брат Брент родился не через неделю и не через десять дней после похорон, он был доношенным младенцем. Не знаю, где она ждала наступления родов. Вероятно, она была в больнице, успокоенная с помощью лекарств, насколько это было возможно в тех обстоятельствах.

Я помню день похорон достаточно хорошо. Очень приятная и приличная женщина, которую я не знала – ее звали Джози – взяла меня в поход. Мы катались на качелях и были в таком кукольном доме, достаточно большом, чтобы я могла войти внутрь, и ели ланч из моих любимых блюд, столько, чтобы меня не тошнило. Потом я узнала Джози очень хорошо. Отец познакомился с ней на Кубе, и после развода она стала моей мачехой, его второй женой.

Мама выздоровела. Она должна была. Нужно было смотреть за Брентом и, больше всего, за мной. Думаю, я оставалась с отцом и Джози, пока мама не обустроила дом, в котором собиралась жить до конца своих дней. Я помню себя там рядом с Брентом уже в то время, когда он был достаточно взрослым для того, чтобы сидеть на своем детском стульчике.

Мама вернулась к своим старым обязанностям в театре. Сначала она могла работать, как раньше, билетером на добровольных началах, но к тому времени, как я пошла в школу, у нее уже была настоящая работа, с зарплатой, весь год. Она была коммерческим директором. Театр выжил, пережив различные взлеты и падения, и существует до сих пор.