Гравилёт 'Цесаревич'

- Конечно, сказал бы, - ответил Болсохоев. - Это - буквально первое, что и мне пришло в голову. А раз первое - значит, неверное, так весь мой опыт показывает. Ничегошеньки, Александр Львович. Чисто. Если бы было, я бы знал... и все равно сразу поговорил на эту тему и с начальником охраны космодрома, и с молодцами, отвечающими за безопасность ведущих специалистов. Ничего. Ни шантажа, ни подметных писем, ни покушений, ни диверсий. Это не "Арес".

- Откровенно говоря, я тоже так думаю, - проговорил я и поднял трубку. Набрал на клавиатуре код Лодейного Поля, потом номер телефона, потом сразу - код, включающий экранировку линии. Посредине клавиатуры зажглась зеленая лампочка, и в трубке тоненько, чуть прерывисто засвистело - значит, разговор пошел через шифратор, и подслушивание исключено.

Повезло. Подошел сразу Сережа Стачинский из группы "Аз".

- Это Трубецкой. Что у вас, Сережа? Смотрелись?

- Так точно, Александр Львович, все правильно, никаких сомнений. Диверсия.

Так. Я на секунду прикрыл глаза. Ну, собственно, никто и не сомневался. И все-таки прав Болсохоев - не укладывается в голове. Раздвоение личности: уже семнадцать часов занимаюсь преступлением, а в глубине души до сих пор не могу поверить, что это действительно преступление, а не несчастный случай.

- Вы уверены? - все-таки вырвалось у меня. Стачинский помедлил.

- Господин полковник, ну не мучайте себя, - проговорил он мягко. Сомнений нет.

- Какая мина? Чья? Удалось установить? - я забросал его вопросами, и тон, кажется, был немного резковатым - но мне очень не хотелось выглядеть раскисшим.

- Фрагменты, конечно, в ужасном состоянии, - ответил Стачинский. - Мы перевезем их в Петербург и все осмотрим еще раз в лаборатории. Но предварительное заключение такое: мина-самоделка, кустарного производства. Патрон с жидким кислородом плюс кислотный взрыватель плюс магнит плюс обтекатель. Все гениальное просто. Такой пакостью нас всех можно извести, ежели поставить это дело на поток. Нашлепнута была под левым параболоидом тяги - параболоид сбрило в долю секунды, гравилет сразу закрутило вдоль продольной оси... в общем, вот так.

- Понятно, - сказал я. Голос чуть сел, я кашлянул осторожно.

- Что? - не понял Стачинский.

- Ничего, Сережа, это я кашляю. Горло перехватило от таких новостей. Когда вы в Петербург намерены двигаться?

- Часа через три. Я только что закончил осмотр. Сейчас начинаем паковаться - уложимся и вылетаем сразу.

- Вы уж там... Осмотрите корабль перед вылетом.

- Тьфу-тьфу-тьфу. Правда, собственной тени пугаться начнешь. Адово душегубство какое-то.

- Еще вопрос, Сереженька. Сколько времени нужно, чтобы укрепить такой гостинец на обшивке?

Стачинский хмыкнул.

- Две с половиной секунды. Секунда, чтобы запустить руку за пазуху или в висящую на плече сумку, секунда, чтобы вынуть, и полсекунды, чтобы, поднявшись на цыпочки, сделать "шлеп!".

- Понял, - опять сказал я. - Ладно... Как там погода?

- Спасибо, что хоть не льет. А у вас?

- А у нас - льет с нас, - ответил я. - Ну, счастливо. Если в лаборатории что-то выяснится дополнительно - звони. Я пока обратно не собираюсь.

Повесил трубку и поднял глаза на смирно ждущего Болсохоева - тот жмурился, подставляя лицо вентилятору; волосы его, черные и жесткие, ершились и танцевали в потоке воздуха.

- Ну вот, - сказал я. - Взрывное устройство, которое мог бы собрать и ребенок. Хорошо, что у нас так редки дети с подобными наклонностями. Кислородный патрон и кислотная капсула.

Болсохоев открыл глаза и опять удрученно покивал. Потом вдруг встрепенулся, чуть косолапя - видно, ногу отсидел - подбежал к телефону и сдернул трубку. Я отодвинулся, чтобы не мешать. Болсохоев набрал какой-то короткий номер и, дождавшись, когда там поднимут трубку, темпераментно заговорил по-казахски. Я отодвинулся еще дальше; тут уж я, черт бы меня побрал, не мог сказать даже "дидад гмадлобт". Отвратительное ощущение безъязыкость; сразу чувствуешь себя посторонним и ничтожным. Болсохоев делал виноватые глаза, а, улучив момент, прикрыл микрофон рукою и шепотом сказал:

- Извините, Александр Львович. Сегодняшний дежурный по складу не понимает по-русски.

- Оставьте, Яхонт Алдабергенович. Это не он не понимает по-русски, а я не понимаю по-казахски. К сожалению. Я к вам прилетел.

Болсохоев чуть улыбнулся, уже слушая, что ему говорят оттуда. Потом что-то сказал, кивнув, и повесил трубку. Помолчал. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

- Не далее как позавчера Кисленко получал на складе жидкий кислород. Восемнадцать патронов. На вчерашний день планировался длительный сверхвысотный полет экологического зонда "Озон", это для него.

- Надо проследить судьбу каждого патрона, - сказал я. - Не мог ли кто кроме...

- Проследим, - ответил Болсохоев. Помедлил. - Да он это, он, Александр Львович.

- И выяснить, кто дал Кисленко приказ на получение кислорода и когда, - я снова потер лоб. - Ох, вижу, что он... Давайте свидетелей Яхонт Алдабергенович. И первым - того, кто видел, что Кисленко "как бы не в себе".